Она обнаружила, что Грей ждал ее с обычным для него нетерпением, и тут же рассказала ему об Уильяме Ропере.
— Этого-то я и боялся, — неожиданно подавленно произнес он.
— Конечно, это заставит мистера Флексена раскрыть карты, — продолжила Оливия.
— Не знаю… я не знаю, — с появившейся в голосе надеждой возразил Грей. — Флексен показался мне таким человеком, который действует только тогда, когда это его устраивает, и я думаю, что он все это время знал все то, что мог рассказать Уильям Ропер.
— Да, он знал это. Твитчер рассказала мне, что этот Ропер разговаривал с ним на следующий день после смерти Эгберта, — припомнила Оливия, понемногу заражаясь его оптимизмом.
— Что ж, если он до сих пор ничего не предпринял, то нет причин, по которым он должен немедленно начать действовать теперь, когда эта история стала всеобщим достоянием, — с облегчением заключил Грей.
— Нет… никаких, — медленно сказала Оливия. Затем она всхлипнула и продолжила: — О, но это ожидание так ужасно! Никогда не знать, что и когда произойдет… ощущение, что он все время подстерегает тебя!
— Да, это действительно ужасно, — согласился Грей, притягивая ее к себе и целуя.
Дрожа, Оливия тесно прижалась к нему.
— Все, что нужно делать — выдержать это и, когда придет время — если это случится, — дать достойный отпор. Я думаю, мы сможем, — ободряюще сказал Грей.
— Конечно, сможем, — уверенно произнесла Оливия, немного воспрянув духом и расслабившись.
Грей снова поцеловал ее. Некоторое время они оба молчали, размышляя. Затем он произнес:
— Послушай: давай поженимся.
— Поженимся? — переспросила она.
— Да. Чем больше мы принадлежим друг другу, тем лучше мы будем себя ощущать.
— Но… не вызовет ли наша столь поспешная свадьба всеобщее возмущение?
— Да, вызовет — если люди узнают об этом. Но в мои намерения не входит, чтобы они об этом узнали. У нас будет очень тихая свадьба: я получу специальную лицензию. Наш полковой священник сейчас в городе, и он нас поженит. Я могу найти пару свидетелей, которые не станут болтать. Мы можем пожениться через сутки. Ты согласна?
— Да, — решительно ответила Оливия.
Удивление Грея ее легким согласием затмила охватившая его радость.
На следующее утро в половине десятого мистер Мэнли позвонил мистеру Флексену в его офис в Лоу-Уиком. Услышав его голос, он начал говорить:
— Доброе утро, Флексен. Молодой парень по имени Уильям Ропер явится к вам сегодня утром. Думаю, вы уже знаете все то, что он вам скажет. Вы видите возможность извлечь выгоду из тех опасных, скандальных сплетен, которые распространял этот неприятный малый?
— Нет. Но я скажу ему пару теплых слов, — мрачно ответил мистер Флексен.
Мистер Мэнли поблагодарил его и повесил трубку. Затем он послал Хатчингса в деревню, чтобы объявить всем о том, что любой, кто разрешит Уильяму Роперу поселиться в своем коттедже, сразу же получит извещение о том, что должен покинуть деревню. Впрочем, учитывая общую неприязнь, которую вызывал Уильям Ропер, мистер Мэнли не думал, что ему придется приводить эту угрозу в исполнение.
Уильям Ропер в это время уже прибыл к мистеру Флексену. Тот три четверти часа продержал его в ожидании в своем кабинете, прежде чем встретился с ним. Благодаря этому холодному приему представление Уильяма Ропера о своей большой значимости в округе значительно поуменьшилось.
Мистер Флексен окончательно развеял это его представление. Он отрывисто поздоровался с ним, выслушал его рассказ, все больше мрачнея и беспрестанно называя его глупым болтуном, и выставил его вон. Уильям Ропер вернулся в коттедж своей матери, чтобы обнаружить, что ее единственная цель в жизни — немедленно выгнать его из своего дома. Миссис Ропер посчитала всю эту историю заговором, чтобы появилась весомая причина выдать ей извещение о том, что она должна покинуть этот коттедж. Она хорошо знала, что, по мнению остальных жителей, в деревне было бы гораздо лучше без нее, и на то были очень веские причины.
Уильям Ропер предельно ясно осознал истинность утверждения мистера Флексена: он был глупым болтуном. Его мечта о том, чтобы сместить Уильяма Хатчингса с поста главного егеря и самому занять этот пост, была навсегда разрушена; он пробыл самым важным человеком деревни немногим больше четырнадцати часов, десять из которых он проспал. Он проклинал тот час, когда ему довелось увидеть злосчастный поцелуй, и слишком поздно понял, как глупо со стороны простого егеря вмешиваться в дела тех, кто ведет эту игру и держит ее в своих руках.