Три
Я вернулся поздно и еще с порога почувствовал: дома что-то не так.
Мы жили в большой квартире-студии на последнем этаже, и сегодня каждый уголок в ней наполнила вонь. Я сразу понял, в чем дело: подсказки были повсюду. В коридоре валялся ботинок со следами зубов. Пол вытерли, чтобы скрыть следы преступления, в мусорной корзине лежали грязные бумажные полотенца. И всюду витал запах – мясной, удушливый запах животного.
Наш пес опять набедокурил.
В глубине комнаты отдыхала седая женщина с рыжим щенком на коленях. Она сидела на одном конце дивана, а на другом темнело свежее пятно, которое теперь останется там навсегда.
Миссис Мерфи смотрела телевизор с выключенным звуком, а это значило, что моя дочка, Скаут, уснула.
Пес по имени Стэн даже головы не поднял, только скосил на меня огромные черные глаза – такие выпуклые, будто в глазницах им было тесно, – и быстренько отвел взгляд.
– Доброй ночи, миссис Мерфи, – сказал я. – Вам сегодня снова пришлось потрудиться.
– Ничего страшного, – ответила она, почесывая Стэна за ухом. – Он еще маленький. Однако есть и хорошие новости: ваша девочка съела ужин. Правда, не весь. Она очень мало ест, как воробушек.
Я кивнул и пошел посмотреть на дочку.
Скаут было пять лет, но она до сих пор спала как малыши – закинув на подушку расслабленные кулачки, словно маленький штангист. В комнате горел ночник.
Со светом девочка засыпала с тех пор, как осталась без матери. На полу валялся свитер. Я поднял его, повесил на спинку стула, где лежала аккуратно сложенная школьная форма, которую подготовила на завтра миссис Мерфи. Не выключить ли свет? Рано или поздно Скаут придется привыкнуть. Я постоял, раздумывая, но так и не решился.
Миссис Мерфи уже надевала пальто.
– Все будет хорошо, – сказала она.
Я проснулся до рассвета. Вынырнул из самой легкой фазы, быстрого сна, и очутился на своей половине двуспальной кровати. Лежал на боку и никак не мог уснуть, преследуемый вчерашним кофе и призраками умерших. Отключив не прозвонивший будильник, я бесшумно выскользнул из кровати. Почистил зубы, вернулся в спальню и сделал двадцать пять отжиманий. Хлебнул воды из стакана, что стоял на прикроватной тумбочке, посмотрел в окно. Было шесть утра, и октябрьское небо над куполом собора Святого Павла даже не посветлело.
Я снова отжался двадцать пять раз – медленнее и тщательнее, следя за техникой. Минутный перерыв, еще двадцать пять отжиманий. Теперь я их чувствовал – в мышцах вырос уровень молочной кислоты, руки дрожали. Я полежал на полу, отдышался и сделал последние двадцать пять. Не то чтобы от избытка сил – просто себя заставил.
Затем на цыпочках прошел на кухню, стараясь не разбудить дочь и Стэна. Щенок сопел в темноте; пыхтящие, фыркающие звуки мало чем напоминали дыхание. Я постоял, с улыбкой слушая собачий храп. Вечером пес так вымотался, уничтожая нашу квартиру, что теперь спал без задних лап. Стэн шевельнулся. За роскошными длинными ушами, похожими на шелковые занавески, мигнули и заблестели выразительные глаза. Щенок поднял голову и уставился на меня сквозь прутья своего домика в надежде на раннее освобождение.
Я вытащил его и прижал к груди, он ткнулся мне в руку носом, похожим на раздавленный чернослив, и с интересом принюхался.
Хотя Стэн прожил с нами месяц, мне казалось – намного дольше. Я подарил его Скаут на ее пятый день рождения. Нашел в Интернете заводчика и забрал щенка как раз в тот день, когда ему исполнилось два месяца. К нам домой он прибыл, накрытый одеялом с головой, точно преступник, которого доставили в верховный суд.
Всякий раз, когда я начинал сомневаться, жалеть и думать, что собака – просто жалкая попытка дать Скаут нормальную семью, я вспоминал минуту, когда моя дочь впервые увидела Стэна. Ее улыбка сияла, как восходящее солнце. А значит, я все-таки не ошибся.
Я сидел на темной кухне и пил тройной эспрессо, Стэн устроился у меня на коленях. Единственным источником света был экран ноутбука – я просматривал медицинские сайты в поисках информации о том, как перерезать дыхательное горло.
Щенок уснул, а я выяснил, что по обеим сторонам от трахеи расположены сонные артерии, доставляющие кровь от сердца к мозгу, и что их повреждение – одна из самых опасных ран, известных человечеству.
Но сколько я ни читал медицинские сайты, сколько ни вбивал в поисковик сочетание «перерезать глотку», я так и не нашел оружия, которое могло бы нанести удар, хоть отдаленно похожий на тот, которым убили банкира.
В конце концов поисковик сдался и отправил меня на страницы, где продавалась пена, бальзамы и старомодные бритвы. Эти любопытные лезвия выглядели достаточно грозно, чтобы при виде их заулыбался Суинни Тодд, однако с их помощью вряд ли смогли бы убить Хьюго Бака.