Все они звали до службы этого, теперь заматерелого, с бегающим взглядом моряка, Лёдиком. И теперь между собой тоже звали так.
Длинные часы - с утра вторника до вечера четверга, когда Ледик ввалился в дом родителей, конечно, прошли и у родителей Ирины и у родителей Ледика в напряжении. Дело в том, что в свое время именно мать Ледика написала в его тот дальний гарнизон, что "твоя жена, еще не оправившись от родов, позволяет себе кое-что лишнего", с кем - "ты это знаешь".
После этого Ледик за три года ни разу не приехал в отпуск, может, и потому. Хотя его товарищи приезжали частенько.
Развод - дело решенное, - думали все, в том числе и родители Ирины. И то, что Ледик пошел после приезда к Ирине, может, не насторожило мать, а заставило ее покаяться: зачем было вмешиваться? Виду она не показала, как ей неприятно, когда сын пришел домой в четверг. Был он неприветлив, угрюм. Мать поняла, как ему больно и неуютно. Потому он, видно, и ушел через некоторое время в сторону нарядной шахты, чтобы встретить отчима.
В час ночи за ним явилась милиция.
Следователь Васильев настаивал, чтобы мать все подробно рассказала: как он пришел домой, что делал, что говорил? Вначале Ледик пошел не к вешалке, где надо было повесить флотскую, не первой свежести куртку, а почему-то в ванну. Мать не могла ответить, сколько Ледик там пробыл, лилась или не лилась вода, замывал он там одежду или нет? Лишь помнит: он настоял на том, что встретит отца (он звал отчима так) сам, у нарядной. Они придут вместе, тогда и сядут за стол. "Боже, - повторяла потом она, какой он стал жестокий! Ведь он знал тогда, что Ирина убита, и так спокойно говорил, будто ничего не произошло".
- Он сказал тебе, что произошло? - спрашивала она у мужа, когда Ледика увели.
- Нет.
- Видишь, мы потеряли сына еще тогда, когда не сумели избавить его от этой проклятой морской службы. Что они сделали из него!..
Да, Ледик ничего не сказал ни матери, ни отцу, что случилось там, в доме теперь уже мертвой жены. Он спокойно выпил две рюмки коньяка, спокойно ел, спокойно что-то рассказывал под галдеж телевизора, и спокойно встал, когда за ним пришли.
Можно было объяснить это спокойствие. Ведь подполковник Струев уже встречался с Ледиком. Тогда уже Ледик понял, что вот-вот они за ним придут. Но родители-то этого не знали.
3. ОПОЗНАНИЕ
Я видел этот труп тогда. Пожалуй, не найдешь слов, чтобы описать, как он выглядел. Убита Ирина была бесчеловечно.
Долго потом думал: как попал на осмотр трупа? И вообще, как попал в центр этой трагической истории. Приехал-то с другим заданием.
Да, началось все со звонка в мой гостиничный номер (об этом я уже говорил). Не хотел бы я приобщиться к делу? - говорили мне по телефону. Мои очерки, статьи в центральных и республиканских газетах хорошо знают тут, в этом городе.
- Кто говорит? - спросил я, ничего пока не понимая.
- Неважно. Через пятнадцать минут за вами заедет машина. Вы готовы?
- Да, но...
Там положили трубку. Я подумал, что кто-то из моих друзей преследует меня со своими избитыми шутками - розыгрышами и здесь. Однако, когда через пятнадцать минут за окном загудела машина и я, выглянув, увидел, что кто-то машет из нее рукой, мне пришлось топать вниз.
В машине было трое: некто Сухонин - плотный мужчина сорока лет, одетый в гражданское (представился полковником), худой и рябой старший лейтенант Васильев и подполковник...
Я не расслышал его фамилии.
- Мы члены оперативно-розыскной группы... Трое из одиннадцати, сказал полковник. - Я думаю, вы не возражаете взглянуть в глаза правде? Он так сказал, то ли с иронией, то ли со своим смыслом. - Вы пишете порой по протоколам? Я это чувствую.
- Как знать, - возразил за меня подполковник. - Я бы так категорично не говорил. Иногда бывает - глубоко копается.
Чего это они? Издеваются?
Обычно считается, что старший в форме говорит разумнее тех, кто ниже по чину. Старший, конечно, младшего и поправляет. А тут вышло наоборот.
Мы уже мчались в машине. Водитель резко тормознул. Что хотел сказать за меня подполковник, я не услышал. Сам, однако, не осмелился вступить в разговор: все-таки ехали на задание. Два старших чина сидели теперь молча, отвернувшись друг от друга и, следовательно, от меня. Я только теперь догадался, что им поручено развлекать меня и наставлять на путь истинный. Этим будет заниматься, естественно, старший лейтенант Васильев. Ему поручили опекать меня и каким-то образом подталкивать к уже выработанной ими версии.
Пока мы шли к месту, где лежала убитая, Васильев рассказывал, как обнаружили труп.
Для меня, пишущего на уголовные темы, всегда болезненно глядеть на горе людей - некогда праздных, а теперь присутствующих при сем при том. Совсем разные. С апломбом, тихие, молчуны, говоруны, здесь они одинаковы. Я, однако, к сожалению, никогда не вижу этих людей, толпящихся вокруг убитых, насильно повешенных, зарезанных, с оторванными ушами, выколотыми глазами. Я тогда отсутствую. Я думаю: а вдруг так со мной? Естественно, и в тот раз я был собой, не видел никого, не видел Лю, которая, оказывается, была там тогда. Позже, когда она мне передала мой разговор с полковником, я припоминал, кто там был из женщин. И, знаете, я так и не смог определить, кто из них была Лю.
Я видел мать Ледика. Почему-то полковник Сухонин пустил ее в то утро к Ирине. Может, потому, что все здесь, в этом поселке городского типа, раз и навсегда живут по своим законам. Кому-то можно заходить в магазины с тыльной стороны, заходить в подсобки, где есть икра, балык, вино, краска, шубы, норковые воротнички... В аптеках, поликлиниках, больницах кто-то беспрепятственно возьмет всякие лекарства, вплоть до наркотиков... И здесь - всем свое. Я понял: мать Ледика всюду вхожа, и если бы она не была его матерью, ее бы сюда впустили без всякого.
Это была еще не старая, но и не такая молодая, женщина сорока пяти пятидесяти лет, убитая горем. Полные ноги плохо держали эту женщину на земле. И я, собственно, даже если бы имел привычку изучать, кто приходит к черному человеческому пепелищу, мог бы, скорее всего, глядеть на эту женщину, о которой кое-что сообщил мне услужливый старший лейтенант Васильев не изучающе, а просто с любопытством. Васильев, рассказывая о ней, не преминул коротко описать ее мужа - отчима подозреваемого. Правда, Васильев тогда не сказал о нем то, что восстанавливало меня потом всякий раз против этого человека, ее мужа. Но тогда старший лейтенант говорил только о матери Ледика.
Итак, я не увидел Лю. И не догадался бы, кто она в этой толпе. В самом деле, я не знал Лю до этого. Не видел ее. Хотя, выходит, она звонила мне часто.
- Как же это?! Как же это?!
Мать Ледика причитала глухим голосом. То ли тягучий шум шел, то ли зык из гортани. Она и выла, и вопила и плакала навзрыд. Но что-то выходило порой некстати, иногда запоздало выливались и острастка в чей-то адрес, и угроза, и печаль из нее. Вроде искренний голос был не ее, а запоздалый только ей и принадлежал.
Труп лежал теперь в подвале. Лежал так, как его положили вчера. Лежал вниз лицом. Никого после нас и матери Ледика в подвал теперь не пускали.
Десять часов утра. Пятница. По поселку уже расползлись слухи об убийстве дочери недавнего в прошлом начальника шахты, которого и любили, и боялись, и уважали. Мы здесь, в подвале, а в доме его, что в пятнадцати минутах ходьбы от дома убитой кем-то дочери, траур. Идут люди, соболезнуют.
- Кто же убийца? Кто?! Да такую красавицу!..
Не знает народ правды. Но задает шепотом друг другу вопросы. Почему не ужилась у сватов? Почему не стала жить с отцом и матерью, где в доме, который ставила когда-то шахта, восемь комнат на троих?