— Тут Наташа не сообразила, мне кажется?
Н.Г.: А она откуда знала, что? Задают вопрос… Кокетство женщины… Что она знает, что сейчас снимают, куда снимают? Что, они дают просматривать? Посмотреть было невозможно, нереально. Это была кассета, которая не просматривается, ее надо сначала записать, чтобы дать посмотреть Владимиру Алексеевичу.
— Это большая неожиданность была для людей?
Н.Г.: для людей?
— Для вас, например?
Н.Г.: Мне, например, не понравилось это. Ужас! А он не расстраивается, он по гороскопу Собака. Ну что, прошло — и все. Чего ж теперь делать? Переживали в основном мы.
— Переживали все-таки?
Н.Г.: Переживали. Столько работы сделать, и такие номера…
И как я поняла из дальнейшего — эта женщина, которую мне называли даже «опасной», значительна, интересна, прежде всего тем, что предана Владимиру Алексеевичу исключительно, как бывают преданы женские сердца друзьям своей пусть нищей, убогой, но молодости.
Почему? Отчего? Думаю, объяснений не потребуется тому, кто «посидит» рядом с нами и послушает, о чем речь…
— Какая у вас должность, Нина Григорьевна?
Н.Г.: Я зампредседателя профсоюзного комитета «Ферейна» и сейчас зампредседателя партии.
— То есть большие занимаете должности?
Н.Г.: Должности? Да, большие, конечно, для завода большого.
— Причем женщина. Это редко. На большом заводе обычно их занимают мужчины.
Н.Г.: Да нет, всегда профсоюзом занимались женщины, мне кажется. Редко когда мужчины.
— У вас какое образование?
Н.Г.: Высшее.
— Вы что окончили?
Н.Г.: Ставропольский политехнический институт, я — инженер-строитель.
— То есть вы оттуда, откуда вышел наш великий Горбачев?
— Н.Г.: Да.
— Вы в Черкесске долго жили. Что это за город? Что там есть? Сколько жителей?
Н.Г.: Жителей триста шестьдесят тысяч. В Черкесске есть… были… сейчас не функционируют… заводы… все закрыты, — завод резинотехнических изделий, завод машиностроительный, холодильного машиностроения, завод «Каскад», закрытый завод… У нас цементный завод работает сейчас, один, который работает. Потом я преподавателем в техникуме работала, с Владимиром Алексеевичем вместе… Он тоже там преподавал, где-то семьдесят восьмой, семьдесят седьмой год.
— Что он преподавал?
Н.Г.: Геодезию, техмеханику, у него много было предметов, не помню какие, может, даже и физику… А преподавала… сначала работала председателем профсоюзного комитета преподавателей и студентов техникума, освобожденным была.
— Техникум какой?
Н.Г.: Автодорожный. Раньше он назывался политехнический. Сейчас он переименован в автодорожный.
— То есть вы все знаете о Брынцалове той поры?
Н.Г.: Ну, можно так сказать.
— Какое впечатление он производил тогда на вас?
Н.Г.: В общем-то всегда он яркая личность был. Тогда он покорял сердца всех женщин, дам. Он очень высокий был, сейчас он кажется как-то… В нашем городе была баскетбольная команда, и в баскетбол играл, и боксом занимался… У нас город маленький, есть такой Зеленый остров, приходили туда отдыхать и заниматься кто чем может. И вот Владимир Алексеевич с моим мужем играли — они жили в одном доме, в одном месте, на рынке…
— Что значит на рынке?
Н.Г.: У нас есть такое место, называется «Рынок».
— Это та лачуга еще была? То есть вы помните его лачугу?
Н.Г.: Да, конечно. Я туда и в гости приходила…
— Что это за лачуга была?
Н.Г.: Это такая хата казацкая, знаете, которая еще не знаю с каких времен существовала, когда родители…
— Просто на рынке?
Н.Г.: Да. Вход на рынок — и прямо тут.
— И родился он в ней?
Н.Г.: Да. Под камышом лачуга эта была.
— А что там стояло?
Н.Г.: Кровать табуретки…
— Даже не стулья?
Н.Г.: Да.
— Маленькие такие окошечки в хатке?
Н.Г.: Да, маленькие окошечки. Нищета.
— А знали мать Владимира Алексеевича?
Н.Г.: Да.
— Что это за женщина была?
Н.Г.: Из настоящих таких женщин, которые все знают, все могут, и хозяйство все на них.
— Какое хозяйство?
Н.Г.: Ну. Кормить детей, курочек кормить… Его родители и Юры, моего мужа родители, жили в одном дворе. Потом их хатки снесли и дали нам жилье. Женщина аккуратненькая такая была, всегда в платочке ходила, скромная очень, но все равно волевая женщина. Отец — хозяин. Вот когда он идет, все чувствуют, что это мужчина идет, хозяин. Без ноги был, с палочкой ходил, на костылях ходил…
— У него что, даже не было протеза?
Н.Г.: Был протез, но он снимал его. Когда на костылях, когда с палочкой ходил…
— На кого Брынцалов похож — на отца, на мать?
Н.Г.: Володя не похож, можно сказать, ни на мать, ни на отца — и то и другое в нем сочетается. Отец был красивый мужчина, мать тоже по-своему, но с таким суровым лицом — суровое лицо.
— Гостеприимные люди были?
Н.Г.: Да, гостеприимные. Стол у них всегда во дворе стоял, и под деревом все кушали, все угощались, что было, то и предлагали. Кто заходил — всех кормили. Картошка, помидоры, все, что выращивали на огороде… Мед всегда был, потому что пасеку держали за городом. Отец Володи всегда занимался пчелами, чем-то кормиться надо было.
— И курочки тут же бегали?
Н.Г.: Курочки, собачки… Хозяйство, как обычно. Вы какого года рождения?
— А вы какого?
Н.Г.: Сорок девятого. Так что давно знаю Володю. Помню, он студентом был, всегда в город приезжал на лето, всегда у него были какие-то дела, его только вечером можно было увидеть. Его все окружали, он никогда один не ходил, всегда у него друзья были. Когда идет — все его видят… Он всегда лидером был…
— Чувствовалось?
Н.Г.: Всегда чувствовалось.
— Почему так?
Н.Г.: А потому, что он такой красивый, высокий, сильный, всегда вокруг него разговор, все собирались. Драка — значит драка… Ну, раньше вообще мода была…
— Его хорошо знали в городе?
Н.Г.: А у нас город такой — все всех знали.
— И что говорили про него? Какая слава шла?
Н.Г.: Что «вот я скажу Володе Брынцалову — он с тобой разберется». Все знали — Володя за справедливость. Он такой был. Все его любили, будем так говорить, все к нему очень хорошо относились. Когда была предвыборная кампания, я ездила в Черкесск подписи собирать, и все вспоминают его только по-хорошему, с уважением. Говорили: «Да, мы за него будем голосовать, потому что мы знаем, с чего он начинал и как это все было». Все-таки он сам, своим трудом добился результатов. Там, в Черкесске, первый открыл кооператив, когда еще запрещали. Он за два месяца дом построил.
— За два месяца? Из чего?
Н.Г.: Из кирпича. Современный, красивый дом он построил. Тут комиссия приехала. Тогда вообще нельзя было строить дома. Тем более двухэтажные. Давали шесть соток — и вот стройте себе такой хороший домик, а какой хороший — никто не знал.
— А он рванул? Он был управляющий в то время?
Н.Г.: Управляющим «Промстройтреста».
— И ему сказали: за счет чего, как и почему?
Н.Г.: А он принес все документы, и оплата была рабочим… А ему говорят — или дом отдавай, или партбилет. Он сказал: «Я дом не оставлю. Я кладу свой билет. Я жил в хибаре, и теперь я хочу жить в нормальных условиях».
— Красивый город Черкесск, зеленый?
Н.Г.: Да, зеленый.
— Танцплощадка была?
Н.Г.: Да, там все встречались. У нас был такой центр города, и вечером, в субботу или в рабочий день, все всегда вечером приходили в центр. Это десять-пятнадцать минут любому. Все в «центре» встречались, когда суббота — танцы, когда…
— Танцевал Брынцалов-то?
Н.Г.: Конечно, все танцевали. Танго, фокстроты… мы ходили в школу бальных танцев, занимались. На танцплощадке танцевали все танцы, которые умели. Самый модный тогда был чарльстон, твист, — Владимир Алексеевич очень хорошо танцевал. И вальс он хорошо танцевал. Да. У него свои были ребята, они все собирались, у них тесный круг был, человек десять-двенадцать…