– Зуб даю, ребята, будет вам жратва, водка и золотой запас, как говаривали атаманы своим казачкам на Дону. Только и вы уж, братва, не подведите свою родную Советску власть, которая в вас верит – отремонтируйте бронемашины в срок для Красной армии.
– Что же ты, мил человек, зубами клянешься, коль у тебя их нет, – раздался беззлобный крик из толпы. – Где ж тебе их вынесли, «зубоскал»?
Последовал оглушительный взрыв хохота.
Действительно у оратора отсутствовали передние зубы. Но разбитного чубатого губошлёпа не смутила брошенная в него реплика. Он весело ответил любопытному крикуну:
– А это я, дядя, в семнадцатом году пытался казачью дивизию распропагандировать – Генерала Корнилова. Может, слыхал?
– Как не слыхать. Так это они тебя? Выходит, не уговорил станичников? А ещё нам про золотой запас гутаришь, выходит ты трепло?
– Почему же, – уговорил! – усмехнулся оратор. – Правда, не сразу. Очень не кстати их полковник явился. Так донцы по его приказу вначале мне зубы повышибали. А потом немного подумали, да полковнику своему шашкой башку снесли. А мне обещали со временем всем кругом золотые зубы вставить.
Своей речью и всем своим видом оратор произвёл нужное впечатление на аудиторию. Рабочие слушали его довольно благосклонно…
После митинга состоялось знакомство Лукова и Вильмонта со своим комиссаром.
– Гранит Лаптев, – гордо представился парень. Ему было лет 20. Он пребывал в сильном возбуждении от только что одержанной победы над толпой, которая запросто могла размазать его по полу. Черноволосый, стройный, он напоминал испанского тореро, только что убившего на арене опаснейшего быка. На его смуглых щеках играл румянец, маслянистые чёрные глаза сияли.
Они вместе вышли из заводских ворот. По дороге комиссар весело, словно анекдот, рассказывал новым знакомым, как летом под Киевом его схватили Петлюровцы, зверски избили, а затем решили расстрелять. И он, стоя у стенки железнодорожного депо, кричал своим палачам вперемешку: «Шма Исраэль!» и «Вставай проклятьем заклеймённый…». Однако в последний момент петлюровцы решили заменить юному комиссару расстрел на публичную виселицу. Но ночью ему удалось сбежать из их тюрьмы.
Одиссей не мог не попасть под обаяние парня. При общении с ним вы быстро переставали замечать его отсутствующие зубы, толстые бесформенные губы, сломанный нос, неправильные черты лица. Он умел нравится, и через пять минут знакомства начинал казаться воплощением мужского шарма.
Комиссар привёл генерала и Лукова в модное литературное кафе. Он присел как-то боком на самый краешек стула, при этом поморщившись. Вильмонт выразительно подмигнул Лукову, мол, а я, что вам говорил – всё-таки разодрали хвастуну жопу петлюровские нагайки.
А комиссар, ничего не замечая, продолжал с важным видом рисоваться перед ними, хвалясь знакомством с известными поэтами. Лаптев очень хотел, чтобы его воспринимали не только как чекиста:
– Я сейчас перевожу Советскую конституцию на древнееврейский язык – похвастался он.
Но тут раздался насмешливый голос:
– Для кого стараетесь? Всё равно вас никто не сможет прочитать, это же мёртвый язык.
Лаптев метнул злой взгляд в сторону сказавшего это. Щёки его побелели.
– Язык, на котором говорил первый революционер и террорист Иисус Христос, не может быть мёртв! – крикнул он, ища глазами того, кто посмел его критиковать. – Я уже перевёл на него «Капитал» Маркса!
Это заявление сорвало всеобщие аплодисменты. Было видно, что Лаптев любит беседовать на литературные темы. И его здесь уважают, а может просто бояться.
Быстро пьянея, Лаптев становился агрессивен и неуправляем. Возбуждённый, наглый, глаза немного навыкате, он стал приглашать Вильмонта и Лукова поехать поглядеть, как в подвалах Лубянки расстреливают «контру». Одиссей, который сам недавно побывал в роли такого «контрика», почувствовал глубочайшее отвращение к человеку, который поначалу вызвал у него живейший интерес и даже восхищение.
Вместе с Лениным и его соратниками к власти пришло много сомнительных личностей. Похоже данный тип был одним из самых неприятных из них: чванливый хвастун, вознесённый «из грязи в князи». Худший тип большевика.
Впрочем, при объективном рассмотрении в характере комиссара обнаруживались и некоторые достоинства. По всей видимости он был храбр, неглуп, во всяком случае начитан, удачлив, и обладал несомненным даром влиять на людей.
Впрочем, в данный момент все достоинства комиссара затмили его отвратительные недостатки. В подвыпившего Лаптева словно бес вселился: