На аэродроме возле приготовленных к вылету аэропланов громко, во всю глотку орали друг на друга двое.
– Не доверяю я тебе, Веселкин! – грубым хриплым басом «громыхал» на весь аэродром коренастый здоровенный мужик в кожаных куртке и шароварах. – Ты, сволочь, под полушубком царские кресты до сих пор носишь! Приказываю снять цацки – немедленно!
– Не сниму! – тоже демонстрировал сильный голос румяный брюнет с интеллигентным лицом. – Мне их не за штабное сиденье дали, а за пролитую в боях с германцами кровь!
– Может тебе и погоны подпоручика во сне мерещатся? – сузив глаза, вкрадчиво вопрошал коренастый мужик.
Генерал и Луков наблюдали за конфликтом издали. Дрэссера с ними снова не было, он сейчас решал какой-то вопрос с аэродромным начальством.
Одиссей уже слышал сегодня фамилию «Весёлкин» и понял, что румяный – это лётчик второго самолёта, на котором должна была лететь экспедиция.
Пилот вытащил из кармана полушубка какой-то листок и, гневно потрясая им, крикнул:
– Вам этого мало! Хотите, чтобы я душой наизнанку перед вами вывернулся!
Скомкав лист, лётчик кинул его под ноги обидчику.
– Ты чем кидаешься! – опешил мужлан в коже. – Теперь мне окончательно всё про тебя ясно, – к белым надумал перелететь, паскуда офицерская! Только зря надеешься, я с тобой полечу, и если замечу малейший признак измены, сразу пристрелю!
– Меня убьёшь, сам тоже гробанёшься, – со злым смехом ответил в лицо крепыша лётчик, – управлять то самолётом ты не умеешь!
Ругань продолжалась ещё некоторое время. Затем лётчик ушёл.
Оставшись один, мужлан наконец заметил незнакомых ему людей в полётном обмундировании и направился к ним. Выяснилось, что он новый комиссар экспедиции, назначенный вместо сразу же скомпрометировавшего себя прежнего. Кто-то из свидетелей безобразной сцены, учинённой Лаптевым в литературного кафе, всё-таки пожаловался высокому чекистскому начальству на Лаптева, и того отдали под суд. А вместо него в экспедицию прислали нового политического надзирателя.
Взгляд у этого человека был насупленный, угрюмый из-под густых бровей, во всём его облике не было решительно ничего приятного. «Прав генерал, – сказал себе Луков, – любой новый комиссар будет хуже предыдущего».
После короткого разговора комиссар тоже ушёл по своим делам. Он забыл поднять брошенный ему под ноги лётчиком листок. Это сделал Вильмонт. Расправив скомканную бумагу, генерал прочёл вслух:
– Пункт первый: лётчик должен указать из среды служащих своего отряда не менее двух лиц, кои согласны дать подписку в том, что в случае перелёта лица, за которое они ручаются к противнику, они согласны нести какую угодно ответственность вплоть до расстрела.
Пункт второй: лётчик должен предоставить гарантии членов своей семьи и родственников, а также ближайших друзей, что он не перелетит к врагу. В случае измены лётчика эти люди подлежат расстрелу.
Пункт третий: родственники лётчика обязуются не менять места своего жительства без разрешения чрезвычайной комиссии. Ну и так далее…
Вильмонт сложил лист вчетверо и убрал в карман.
– Как видите: взятие таких расписок является обычной практикой в отношении «военспецов из бывших».
И ещё генерал добавил, что насколько ему известно каждый месяц от красных перелетают на бесценных самолётах к белым полдюжины пилотов, среди которых подавляющее большинство бывшие офицеры.
– В таких случаях мои бывшие коллеги по «охранке» тоже часто прибегали к подобным не совсем чистым приёмам, хотя вне службы руководствовались такими благородными понятиями, как честь дворянина и офицера.
– Тогда уж не вы ли научили чекистов таким методам? – раздражительно поинтересовался Одиссей, у которого душа болела после полученного им известия о гибели коллег по университету. Луков с большим трудом изображал, что не знает о произошедшей этой ночью трагедии.
Генерал внимательно посмотрел на него и пояснил:
– Нет, я лично чекистов не консультировал по этому вопросу, но кое-кто из моих бывших сослуживцев-жандармов вне всякого сомнения делает это. И я их не осуждаю. Государство без политической полиции – утопия. А у контрразведки своя мораль, суть которой можно выразить древним изречением: «Финис санктификат мэдиа – «высокая цель оправдывает средства». Предательство и шкурничество, – вот с чем лично я никогда не примирюсь, и буду бороться до окончания дней своих.
Лукову показалось, что последние слова проницательного старого контрразведчика являются предостережением лично ему. Одиссей вспомнил о половинке карты с изображением шута в своём внутреннем кармане. Хотя молодой человек был полон ненависти к большевикам, тем не менее, он ещё не решил, как поступит, когда к нему явиться обладатель второй половинки этой карты и потребует выполнить его приказ.