— То есть?
— Если Тимотеос Констас хотел умереть. Если «несчастный случай» был, по сути, самоубийством. Причем, казалось, врач принял подобное объяснение, но я…
— Вы не поверили?
— Да. Потому что оставил своего друга в отличном настроении.
— Только поэтому?
— Не только. По словам Магды, ваш дядя сам растворял лекарство. Но стакан не был найден на своем месте. Магда Констас смогла объяснить это только тем, что горничная в суматохе вымыла его и поставила с другими стаканами.
— Ну а сама горничная?
— Не помнит.
— А почему вы придаете значение этому факту?
— Так как экспертизой установлено количество растворенных таблеток. Если бы Тимотеос Констас покончил жизнь самоубийством, никто бы не пытался это скрыть.
— А вы допускаете, что горничная по ошибке вымыла стакан?
— Повторяю, у меня нет никаких доказательств. К тому же в полиции этот вопрос уже утрясли, — с горечью произнес Мелахринос.
Я не знал, что и думать… Адвокат вроде бы уверен в своих подозрениях, однако доказательства совсем не убедительны. Конечно, самоубийство нельзя отрицать. Кто уверен в том, что доброе настроение дяди в последний вечер не было напускным? Тимотеос Констас умел скрывать свои чувства. А если он действительно отравился, какова причина? Измена жены? Неизлечимая болезнь? Ну, а стакан?! Порой истина столь проста, что кажется ложной. Возможно, все произошло так, как рассказала Магда Констас, может быть, горничная ошиблась.
— Как регламентировано наследство? — спросил я.
Апостолос Мелахринос вертел какую-то бумажку на столе.
— Все состояние предназначено жене и вам, но при определенных условиях.
— А именно?
— Вдова наследует часть состояния и часть недвижимого имущества. Если она умрет раньше вас, вам полагается все состояние. Если вы умрете раньше, все состояние переходит к ней. И еще, выходит она замуж пока вы живы — вы наследуете все состояние. Если же после вашей смерти — все состояние переходит к ней.
Я не совсем понял детали. Все казалось довольно запутанным.
— Зачем он составил такое странное завещание?
— Наверное, затем, чтобы состояние семьи Констас не попало в чужие руки.
— Однако, он дозволяет жене выйти замуж, если…
— Ему уже безразлично. С вашей смертью — тьфу, тьфу — семья Констас угасает, так как ваша матушка была единственной сестрой, а у него самого детей не было.
— Магда Констас имела свое состояние?
— Семья Аргирис считается очень богатой. Но не думаю, чтобы Магда владела значительным состоянием.
Тут только я заметил, что не поинтересовался девичьей фамилией женщины, на которой женился мой единственный родственник. Аргирис? Образ развратного юноши в желтом пуловере тут же предстал передо мной.
— Аргирис? — переспросил я. — Сегодня в гостинице я случайно слышал это имя. Точнее, речь шла о сыне некоего Ставроса Аргириса.
— Я его не знаю. Может быть, какой-то родственник, а может, и нет. Фамилия хоть и не совсем обычная, но и не редкая.
Мелахринос поднялся, показывая, что свидание закончено, и протянул на прощание руку.
— Вы должны знать, что Тимотеос был моим лучшим другом. Я к вашим услугам при любых обстоятельствах.
Мне показалось, что он имел в виду что-то более важное, чем формальности наследования.
— Когда вы повидаете вдову?
— Как можно скорее. Она живет на улице Алопекис?
— Нет. В последнее время мой друг поселился в квартале Психико. Полагаю, что она там.
В конторе Апостолоса Мелахриноса все показалось таинственным и мрачным. Под лучами солнца афинского утра тени рассеялись. Тимотеос Констас умер от сердечного приступа, как и установила полиция. Все остальное было следствием антипатии Мелахриноса к жене своего друга. И чего он ее так не любит?
Пешком спустился к Университетской улице и повернул на площадь Конституции.
Мой костюм оказался слишком теплым, и я решил зайти в комнату переодеться. Завязывая галстук, услышал телефонный звонок.
— Господин Никодемос? Вы вернулись?
Я не ответил, но трубку не повесил.
— Сегодня долго искал вас. Даже испугался, что несчастье произошло раньше, чем я ожидал.
Волнение «голоса» было явно фальшивым!
— Чего вы, черт возьми, хотите?
— Вы встретились с дорогими родственничками?
Конечно, я должен был бросить трубку, но не пойму, почему произнес: