Это его не оскорбило. Он налил себе и опять уселся в кресло. Ни секунды я не упускал из виду Магды, которая избегала моего взгляда. Ничего не указывало на то, что она поднялась с постели. Стало быть, горничная лгала, когда я звонил, Магда не желала меня принимать, но Демодикос, узнав в чем дело, приказал пригласить меня, и горничная позвонила. Они устроили небольшую ловушку.
— Итак? — произнесла смущенно Магда.
— Хотел встретиться с тобой. Я же твой единственный родственник.
— Чрезвычайно преданный родственник, — добавил Демодикос, — который защитит тебя от любой опасности.
— Существует опасность?
Он усмехнулся.
— Жизнь полна опасностей. Можно умереть, поскользнувшись в собственной ванне, разбиться на обычном тротуаре, попасть под машину.
— Как Апергис?
— Как Апергис. Действительно, какой был замечательный актер! Он так любил и знал театр!
— Только театр?
Демодикос достал сигарету и закурил.
— А каково ваше мнение?
— Мое мнение? Кроме театрального искусства он знал еще что-то.
Мне не следовало продолжать этот диалог, но я уже не мог остановить себя.
— Почему умер Тимотеос, Хаазе, Апергис?
— Откуда я знаю?
— Не знаете?
— Вы переоцениваете мои умственные способности. Ты согласна, дорогая? — обратился он к Магде.
Она молчала.
— Магда, почему ты ничего не говоришь? — спросил я в отчаянии. — Почему не говоришь о том, что тебя пугает, о том, что тебя сделало марионеткой…
Я говорил много, и Демодикос не пытался прервать.
— Магда, мы живем в Афинах, а не в Берлине Гитлера. Все они умерли. Ты понимаешь? «Черные Ангелы» еще живут, потому что существуют те, которые их боятся. Они трупы, которые при ярком свете превращаются в прах.
Когда я остановился, Магда была бледна как смерть, а Демодикос улыбался.
— Вы могли бы стать знаменитым демагогом. А кто такие эти «Черные Ангелы»?
— Канальи, прикидывающиеся могучими.
Я поднялся.
— Магда, ты выглядишь больной. Тебе надо отдохнуть, — заметил я перед тем, как уйти.
— К сожалению, нам надо обсудить с господином Демодикосом некоторые вопросы, связанные с помещением моих средств…
Безысходность охватывала меня, видя, как она неспособна сама решать свои вопросы.
— Ну что ж, очень хорошо. Позвоню завтра утром. Надеюсь, тебе все-таки удастся сегодня отдохнуть.
…Может быть, я вел себя глупо. Но любовь к Магде заставила раскрыться перед этим господином. Демодикос добился того, чего хотел — узнал, что мне известно о «Черном Ангеле». Да, так оно и получилось.
Я помнил, что просил такси подождать меня, но на улице никого не было. Пришлось идти пешком. Я так был погружен в свои мысли, что не заметил преследовавшего меня человека. Когда же обернулся, было уже поздно. Я почувствовал сильную боль в голове, все поплыло, как в тумане…
Ужасно болела голова. Мне казалось, что раздроблен череп. Приоткрываю глаза.
Кажется, на меня напали ночью, а теперь утренний свет омывал деревья в Психико. Значит, по-видимому, тут я пролежал несколько часов. Слышу чьи-то голоса, затем шаги — двое рабочих переходили улицу, затем остановились, направились в мою сторону.
4
За белым силуэтом медсестры я увидел коренастую фигуру комиссара Бекаса. Сестра ему что-то говорила, а он взял стул и уселся возле кровати.
— Как вы себя чувствуете?
Как я себя чувствовал?.. Под повязками я только чувствовал разбитый череп.
— Живой.
— И то хорошо. Я же просил вас…
— Кто меня ударил?
Бекас пожал плечами.
— На вас напали ночью.
— Около двух часов.
С трудом я рассказал все.
— Вы уверены, что велели шоферу дожидаться?
— Абсолютно.
— Значит, кто-то, хорошо заплатив, отпустил его от вашего имени.
— Где вы брали такси?
— Около гостиницы.
— Не помните марку машины?
— Нет.
— К котором часу это было?
— Примерно через 30 минут после того, как мы расстались.
— Получается, что это произошло между двенадцатью и половиной первого. Что ж, постараемся найти водителя. Но я убежден, что отпустил такси кто-то из людей Демодикоса.
— А Магда? — не удержался я. — Магда знала?
— Разумеется.
— И ничего не предприняла, чтобы помешать?
— Думаю, она сделала все, что могла. Не забывайте, что вас только ранили.
Подошла санитарка.
— Надо сменить повязку. К тому же, врач распорядился, чтобы больной не разговаривал.