и всех других, — не было никакого сомнения, что он находится среди своих родных, которые за время разлуки просто стали старше и немного изменились. На страницах одной из книг Феликс наряду с бесчисленными надписями «Отилия», «Тили» обнаружил и такую надпись: «Отилия Мэркулеску». Возможно, подумал он, у Джурджувяну две фамилии или он переменил прежнюю (несколько десятилетий назад такая перемена была довольно обычным явлением). Но когда Феликс прогуливался по саду, ему на глаза попался грязный клочок почтовой открытки, принесенный ветром из мусорного ящика. На нем было четко написано: «Конст. Джурджувяну». Значит, дядя Костаке все-таки носит фамилию Джурджувяну. Любопытство, свойственное молодости, подстрекало Феликса распутать эту тайну, но тут не следовало торопиться: ведь если он начнет расспрашивать Марину, он тем самым докажет, что плохо знает свою родню.
Часам к девяти вечера у ворот снова появился экипаж, запряженный белыми лошадьми. Кроме Паскалопола и Отилии, в нем на передней скамье сидел, съежившись, и дядя Костаке. Позвали Марину и передали ей покупки. Паскалопол сказал, что сейчас жарко, и предложил посидеть в беседке. Все направились туда.
— А, вы здесь — приветливо обратился Паскалопол к Феликсу.— Как дела? Вы никуда не выходите, не бываете в городе?
— Возьмем его с собой, когда поедем кататься! — воскликнула Отилия, снимая шляпу и перчатки.
— Возьмем, конечно, почему же нет? — любезно согласился немного недовольный Паскалопол и прибавил: —Вы думаете, ему захочется тратить время на такого пожилого человека, как я? Юноши любят чувствовать себя свободными.
Феликс промолчал, боясь сказать что-нибудь неуместное, но Отилия обвила свои тонкие руки вокруг шеи Паскалопола:
— Пожилой человек, а такие глупости говорите! Давайте возьмем его.
Феликс вздрогнул от смутного неудовольствия. Однако осчастливленный Паскалопол наклонил голову и поцеловал лежавшую на его плече руку Отилии. Марина накрыла железный стол скатертью, и вскоре появилось содержимое пакетов — всевозможные деликатесы — паштеты, острые сыры, бутылки вика. По просьбе Паскалопола позвали Аглае; она, в сопровождении Аурики и Симиона, который был в платке и с пяльцами в руках, вошла в калитку, находившуюся позади дома. При свете подвешенной к перекладине потолка лампы начался импровизированный ужин. Феликса тоже пригласили к столу. Дядя Костаке, Аглае и Симион ели с большим аппетитом, Отилия же, как обычно, едва притрагивалась к еде, но зато потихоньку отпивала налитое Паскалополом вино. Такое пиршество в доме, где велось хозяйство и где можно было устроить обычный ужин, изумило Феликса, но он уже начинал привыкать к здешним чудачествам.
Часов в десять Паскалопол, Аглае, Аурика и Костаке сели за карты. Играли на деньги, и Аглае снова прибегла к своему трюку, чтобы взять взаймы у Паскалопола. Феликсу казалось, что Паскалопол проводит здесь вечера вовсе не из-за страсти к игре. Он человек умный и слишком хорошо умеет владеть собой, чтобы, поддавшись такой слабости, позволить всем обирать себя. Очевидно, он приходит сюда ради кого-то — разумеется, ради Отилии, я карточная игра служит для «его только предлогом. В глубине души Феликс полагал (хотя и сам не мог хорошенько себе объяснить почему), что родство с Отилией, пусть даже отдаленное, и их давнее знакомство дают ему право следить за ее поведением. Он не питал никакой антипатии к Паскалополу, но находил, что чересчур явное внимание помещика к Отилии неприлично. В Отилии, своей ровеснице, он инстинктивно угадывал подругу, то женское начало, в котором он так нуждался. Он находил неестественным, что восемнадцатилетняя девушка проявляет интерес к пожилому человеку. Еще более странно было то, что это ничуть не возмущало окружающих. Дядя Костаке смотрел с нескрываемым восторгом и подобострастием и всячески использовал создавшееся положение, а взгляды Аглае и Аурики выражали лишь зависть.