— Пусть берет, он — ее!
Но Аурнка расплакалась. Она заявила, что ею пренебрегали всю жизнь, что у нее не было счастья, что девушка без рояля теперь не может выйти замуж. Нелепее всего было то, что она и играть-то на нем не умела.
— Дорогая, — раздраженно сказала Аглае, — помешать ей увезти рояль я не могу. Это было бы уже слишком. С его помощью она будет добывать себе кусок хлеба.
Марина проболталась Отилии о происшедшем, разговоре, и Отилия раздумала перевозить рояль.
— Хочешь, — сказал она Аурике, кивнув на инструмент,— я тебе подарю его?
У Аурики от удивления глаза полезли на лоб. Она шумно расцеловала Отилию в обе щеки и с пафосом заявила:
— Я всегда любила тебя, потому что ты всегда была чистосердечной. А мать я не одобряла. Надеюсь, ты нас не покинешь или по крайней мере это будет не так скоро. Завидую тебе — ты свободна и можешь делать все, что хочешь. Если б у меня не было семьи, я была бы счастлива.
Стэникэ ни словом не обмолвился Олимпии о деньгах, выкраденных у старика. Однако все причуды дядюшки Костаке, словно по наследству, перешли к нему. Он держал деньги под рубашкой, у самого тела. Но и это было небезопасно, потому что Олимпия поглядывала на него весьма подозрительно.
— Что это у тебя там, Стэникэ? Почему рубашка так топорщится?
— Ничего. Что там может быть? Просто она вылезла, вот и все! — И Стэникэ наглухо застегивал сюртук.
С тех пор как у него появились деньги, из которых он еще ничего не истратил, Олимпия стала казаться ему скучной. Когда же она начала задавать вопросы, которые он справедливо или несправедливо считал нескромными, он ее по-настоящему возненавидел. Он искал предлога избавиться от нее и стал затевать с ней ссоры.
— Доамна, прошу тебя не шпионить за мной. Я адвокат, а это даже больше, чем духовник. Кто доверяет мне секрет, тот погребает его во мне. Понимаешь? Мне вручают документы, доамна, документы, от которых зависит честь клиентов, их состояние. Если ты будешь трогать мои бумаги и, не дай бог, уронишь одну из них в огонь, ты сделаешь несчастным клиента, сделаешь несчастным и меня. Не путайся в мои дела. Я это категорически запрещаю. Впрочем, я все равно сделаю все возможное и невозможное, но найду контору, где бы мог спокойно работать.
Чтобы никто не заподозрил, что у него появились деньги, Стэникэ попросил у Аглае в долг сто лей, но потом удовольствовался половиной и соврал, будто достал остальные где-то в другом месте. Он снял две комнаты около Чишмиджиу. Меблировал их и повесил позолоченную вывеску: «Стэникэ Рациу, адвокат». Он все чаще и чаще отлучался из дома и нередко не приходил даже ночевать. Однажды Феликс увидел его сияющего, под руку с Джорджетой.
Как-то ночью Стэникэ явился домой совсем поздно. В его уме, разгоряченном выпивкой, носилась давно уже ставшая навязчивой идея разрыва с Олимпией, и в то же время он был полон супружеских вожделений. Олимпия слала, слегка похрапывая, одеяло наполовину сползло с нее. Стэникэ сел на край постели и по-хозяйски похлопал рукой по ее жирному плечу. Олимпия вскочила.
— Что это значит? Что ты меня пугаешь среди ночи?
— Дражайшая супруга! — продекламировал Стэникэ. Олимпия повернулась на другой бок, пытаясь снова заснуть.
— В конце концов, — сказал Стэникэ, стараясь ее обнять, — ты моя подруга, ты моя первая любовь.
— Но скажи на милость, что тебе нужно сейчас, ночью? Поговорить хочется?
— Я любящий, чувствительный муж, — сладким голосом начал Стэникэ, пытаясь поцеловать Олимпию.
— Ну тебя! С ума ты сошел, что ли? Не мешай спать! Стэникэ вышел из себя:
— Послушай, доамна. Цель брака — это рождение детей, а когда женщина не рожает, она лишается своих прав. Поскольку ты не создаешь мне семьи, не даешь мне возможности быть полезным отечеству, обрекаешь на то, чтобы я исчез во мраке забвенья, не имея потомков, которые носили бы мое имя, ты фактически мне не жена. Я чувствителен, я добрый человек. Я говорил себе, что, может быть, ты физиологически не способна родить мне сына, но когда ты сделала все возможное и родила сына, которому не суждено было жить, я проникся состраданием, духовной любовью к тебе, чистой любовью. Но я вижу, что все бесполезно. Ты в состоянии рожать детей, но уклоняешься от моральных обязательств перед обществом. Я уверен, что ты прибегаешь к медицинским средствам, чтобы воспрепятствовать моим усилиям создать семью. Теперь пелена упала с моих глаз. Я все ясно вижу и сумею побороть свои чувства. Ты не была моей женой де-факто, и вскоре я сделаю так, что ты не будешь ею и де-юре.