— Как-то раз ему понадобилось купить книги и кое-что из одежды, и после некоторого колебания он пришел к дяде Костаке просить денег.
— О! — старик выпучил глаза и долго не мог ничего произнести. Потом, заикаясь, сказал, что у него нет денег, затем — что из доходов этого года ничего не осталось и, наконец, что доходы меньше, чем должны быть, и он сам не знает, как выйдет из положения.
— Почему бы тебе не давать частные уроки? — доверительно предложил он. — И карманные деньги имел бы и мне кое-что давал бы, чтобы я мог улучшить твое содержание.
Феликс не посмел возразить и даже в этот раз ему не пришло в голову спросить дядю Костаке, каково, собственно говоря, его имущество, которым тот управляет. Ему было стыдно перед Отилией. Однако Феликс знал, что за сдачу внаем магазинов и квартир в доме в Яссах должны поступать деньги, и, сделав кое-какие приблизительные подсчеты (он располагал не слишком точной информацией об этом), пришел к выводу, что ему каждый месяц причитается несколько сот лей, которых с избытком хватило бы и на плату за пансион и на всякие дополнительные расходы. Уроки он давать не хотел, потому что намеревался все свои силы посвятить ученью. Отилия заметила подавленное настроение Феликса, принялась его расспрашивать и не отстала, пока не выведала всего.
— Папа всегда такой, — возмутилась она. — Не стоит огорчаться, надо просто уметь к нему подойти. Предоставь это мне.
И правда, вскоре после этого разговора Отилия взяла дядю Костаке под руку и ласково повела в дом, чтобы «сказать ему кое-что». Беседа тянулась долго, и Феликс слышал воркотню старика и умоляющий голосок Отилии. Однако Отилия вышла расстроенная и не стала ничего объяснять Феликсу. На другое утро Отилия, в новом кружевном платье, собираясь уходить, подозвала Феликса и шепнула ему:
— Будь спокоен, я все устрою! Мне только надо ненадолго сходить в город.
Вернувшись, Отилия отвела Феликса в сторону и вручила ему триста лей.
— Но я очень прошу тебя ничего не говорить папе!
— Разве не он дал тебе эти деньги?
— Ну да, ну да, разумеется, он! Будь умником и делай так, как я говорю... Я все объясню тебе позже.
Постепенно Отилия стала в глазах Феликса настоящей хозяйкой дома, и он привык говорить с ней обо всех своих нуждах, так как дядя Костаке в подобных случаях начинал нарочно заикаться и спешил уйти. Но вместе с тем Феликса все более властно влекло к девушке. По ночам его неотступно преследовал образ Отилии и мучил страх, что этот образ исчезнет. Ему страстно хотелось, чтобы она была рядом, и часто он долгие часы лежал без сна. Вечерами в саду составлялась обычная партия в табле, но до Феликса снизу не доносилось почти ничего, кроме голоса Отилии. Когда девушка быстро взбегала по лестнице или говорила с ним, его бросало в дрожь. Порой в нем вдруг пробуждалось желание поцеловать ей руку. Если Отилия выходила в сад, Феликс нетерпеливо искал повода тоже оказаться там и наконец спускался туда с книгой. Отилия держалась с ним запросто, не стесняясь, и это волновало его. Но ему никак не удавалось стать ближе к ней, потому что она почти целыми днями не бывала дома, а когда возвращалась, все семейство уже было в сборе. Отилия относилась к нему дружески, но немножко снисходительно, как будто он был безобидное существо, которого не приходилось остерегаться. Лишенный общества самой Отилии, Феликс пребывал в мире ее вещей. Ему нравился тонкий аромат, долго сохранявшийся после того, как она проходила мимо, милый беспорядок, по которому он узнавал, что она побывала в комнате, забытые среди книг предметы, записки. Как-то Отилия послала Феликса наверх принести ей наперсток. Юноша вошел в ее комнату, где царил забавный хаос. В постели на книге лежала туфля, вероятно, для того, чтобы не закрылся слишком туго переплетенный том. Ковер был усеян нотными тетрадями, очевидно, разбросанными во время отчаянных спешных поисков. В коробке, где следовало искать наперсток, были перемешаны вместе иголки, тонкие носовые платки, визитные карточки, надкушенные плитки шоколада. Здесь, в комнате Отилии, Феликс чувствовал себя ближе к девушке, чем возле нее самой. Когда он уходил в город, Отилия иногда давала ему мелкие поручения, и он нетерпеливо ожидал их или даже сам на них напрашивался. Правда, ему не всегда удавалось избежать мягких упреков:
— Феликс, эта лента слишком светлая, ты не разбираешься в оттенках.
— Я пойду обменяю.
— Вот еще! Я дам ее Тити, пусть разрисует, сойдет и так, если не будет дождя. — Увидишь, в какой он придет восторг!