Но тогда, в те прошлые годы, мы, даже не мечтая о свободе печати, все же умудрялись кое-чего добиваться. А что может быть прекраснее для газетчика, чем сознание, что ты влияешь на жизнь, что может быть прекраснее для редактора, чем длинные очереди к газетным киоскам за твоим детищем!
Редактора "Вечерки" приглашали на все театральные премьеры, концерты, выставки художников, на приемы в иностранных посольствах. Довольно быстро я стал "невестой на выданье": то меня пригласил пойти к нему замом главный редактор "Известий", знаменитый журналист и зять Хрущева Алексей Иванович Аджубей, то мне предложили пост заместителя председателя Государственного комитета по телевидению и радиовещанию. Но я отказывался, предпочитая оставаться в своей любимой "Вечерке".
И вдруг звонок главного редактора "Литературной газеты" Чаковского: "Не можете ли заехать на пятнадцать минут?". "Чего ради!" - подумал я. О Чаковском я знал, что это средний писатель, автор неплохой повести о блокаде Ленинграда; знал, что он вечно курит вонючие сигары, бриолинит волосы и очень сутулится. А отношение к "Литгазете" было у меня едва ли не презрительное: ведомственное издание Союза писателей с ничтожным тиражом в Москве. В "Вечерке", всегда гнавшейся за оперативностью, я ввел правило: если какая-нибудь центральная газета раньше нас даст важную информацию о московской жизни, заведующий отделом, прозевавший новость, наказывался. На "Литгазету" это правило не распространялось, нас она почти никогда не опережала, а если даже и давала первой интересную информацию, то кто же ее читал...
Чаковский был значительно старше меня, и элементарная вежливость заставила поехать к нему. Я вошел в огромный кабинет, пропахший сигарным дымом.
- Вот почитайте два документа, а потом поговорим, - сказал Чаковский после приветствия.
Первым была его записка в ЦК. Редакция предлагала преобразовать "Литгазету" в еженедельное шестнадцатистраничное издание нового типа, с тем чтобы оно освещало важнейшие проблемы духовной жизни общества и могло при этом выражать и неофициальную точку зрения.
Как утверждают, первоначально это была идея Сталина. В конце 40-х годов, когда разгорелась "холодная война", "Литгазета" стала печатать забористые статьи на международные темы, вроде знаменитого фельетона под заголовком (если не ошибаюсь) "Политик в коротких штанишках" - о президенте США Гарри Трумэне. Когда соответствующее посольство обращалось с протестом в МИД, там отвечали: "Литгазета" - неофициальное издание, выражающее точку зрения советской общественности, а в СССР - свобода печати, ничего поделать не можем. После смерти Сталина газета постепенно утрачивала свой полемический пыл.
Записка Чаковского выглядела весьма убедительно. Он вообще был мастер сочинять такие документы, в чем я не раз убеждался в последующие годы, у него был острый политический нюх. К тому времени, к середине 1966-го, хрущевская оттепель, не превратившись, вопреки страхам партократов, в половодье, почти сошла на нет, и Брежневу требовалась хотя бы какая-то видимость "свободной", либеральной прессы. Словом, Чаковский попал в "яблочко". Вторым документом, который он передал мне, было решение Политбюро ЦК, одобрявшее предложение редакции.
- Прочитал, очень интересно... - сказал я.
- Предлагаю вам стать моим первым заместителем и вместе создать такую газету.
Я не раздумывал ни минуты:
- Согласен! Но учтите, что я привык к самостоятельности.
Он усмехнулся:
- Будете самостоятельным... Вам передается вся полнота власти, вы еще попросите меня забрать хотя бы ее часть. Можете увольнять кого хотите, принимать на работу кого хотите. Под реорганизацию можно все списать. А пока что пишите проект постановления секретариата ЦК о вашем назначении. С Демичевым согласовано...
Когда Демичеву, бывшему в то время секретарем ЦК по идеологии, предложили мою кандидатуру на роль первого зама главного редактора "ЛГ", он тут же дал согласие, обронив всего два слова: "Толковый работник". А "толковый" сразу же сделал ошибку, не поинтересовавшись, есть ли в штатном расписании "Литгазеты" должность первого зама. Ее не было. Была - просто зама.
И хотя в решении секретариата ЦК я был назван первым, зарплату получал, как и остальные замы. Только спустя тринадцать лет в штатное расписание ввели должность первого, и я стал получать не 400, а 430 рублей, хотя все эти годы вез два воза - свой и, зачастую, Чаковского, который отсутствовал в редакции в среднем по семь месяцев в году: три месяца - положенный отпуск секретаря правления Союза писателей СССР, еще три месяца - творческий отпуск за свой счет, минимум месяц - депутатские поездки к избирателям в Мордовию и заграничные командировки. Но все это - потом.
А пока что на другой день после моего прихода в "ЛГ" Александр Борисович преспокойненько отправился в отпуск...
Помню, как принесли мне сверстанные полосы очередного, еще четырехстраничного номера. На последней полосе стояла огромная статья писателя, в свое время прославившегося репортажами о гражданской войне в Испании, - отмечалась 30-я годовщина начала испанских событий. Статья мне не понравилась: ничего нового, все давно известно, и я предложил ее снять. На планерке поднялся ропот: "Как можно! Это же почти классик!".
Тем не менее статью я снял, заменив ее актуальным репортажем. Удивительно, но слабое знакомство с современной литературой пошло мне, как ни странно это звучит, на пользу - я был свободен от стереотипов и догм и потому, невзирая на лица, ставил на полосу только то, что было важно, интересно не для узкого круга, а для широкого читателя. Я был свободен от слепого преклонения перед авторитетами, часто - дутыми.
Вообще, как и в горкоме, коллектив встретил меня настороженно. "Комиссара из ЦК прислали", "Вечерочник теперь будет управлять литературой, что он понимает?". "Оппозицию" возглавили пользовавшаяся авторитетом в редакции заведующая отделом коммунистического воспитания В.Ф. Елисеева и бесцветный секретарь партбюро Е.Д. Федоров. Поползли слухи о предстоящих увольнениях. И они оправдались, бездельников я никогда не терпел. Один уволенный сразу же подал на меня в суд, но дело проиграл.
Хотя "подпольный обком" все еще действовал, тон стали задавать талантливые журналисты и писатели, которые пришли в "ЛГ" вместе со мной: Анатолий Рубинов, Аркадий Ваксберг, Александр Борин, Александр Агранович (Левиков), Юрий Синяков...
Особенно много сделал для становления новой "Литгазеты", ее отделов экономики, науки и бытовых проблем писатель Александр Иванович Смирнов-Черкезов, семнадцать лет проведший в ГУЛАГе. Он был осужден еще по "делу Промпартии". Мне говорили, что он - диссидент, но в "Литгазете" он был самым творческим членом редколлегии. Его авторитет, безукоризненный вкус, глубокое знание проблем экономики и науки позволили привлечь к активному сотрудничеству с отделами внутренней жизни таких талантливых литераторов, как Георгий Радов, Борис Можаев, Анатолий Злобин, Юрий Черниченко, Владимир Травинский.
Заведующий отделом науки писатель-романист и публицист Владимир Михайлов с увлечением отдавался новой для того времени социологии, а заведующий отделом социально-бытовых проблем А. Рубинов не просто крушил бюрократов, разделывал под орех министерства здравоохранения, путей сообщения, связи, гражданской авиации, но и объединил вокруг отдела крупных демографов - профессора Бориса Урланиса (написавшего знаменитую статью "Берегите мужчин!"), Виктора Переведенцева, социологов Владимира Шляпентоха и Александра Янова.
С трудом удавалось напечатать многие блестящие статьи, составившие славу "ЛГ". Сопротивлялись не только "верхи". О статье "Берегите мужчин!" ответственный секретарь редакции презрительно заявил: "Бабьи сплетни!". И только после того, как ее перепечатали 160 газет страны, он признал свою неправоту. А статья стала классикой отечественной публицистики.