— Затрудняюсь ответить с уверенностью, вопрос этот ещё не изучен. Возникает это предположительно оттого, что трубка или мундштук, используясь множество раз, и, пропитываясь со временем никотином, оказывает опасное влияние на кожу губы. Этому способствует ещё тот факт, что трубку или мундштук держат, обычно, подолгу в одном положении. Сигареты и сигары, как бы их не держали во рту, после курения выбрасывают.
— Что вы посоветуете? Бросить курить или бросить курить трубку? — спросил мой друг, глядя на зажатую двумя пальцами свою любимицу. — И как это выражается, как выглядит?
— Ну, это будет для вас слишком радикальный метод. Я даже боюсь это предлагать. Но, посоветовал бы: чаще менять их, да и курить не так много. А выражается заболевание в виде белого не смывающегося налёта на губе или язвы.
— Дорогой доктор, я просто уверен, что вы не могли не заметить мой трубочный арсенал. Не обладая такими сведениями по этому вопросу, я, всё же, подсознательно предостерегаю себя от этой неприятности.
Вялая попытка оправдаться, давала понять, что разговор его занимал.
— Да, вы обладаете обилием разных трубок, но курите в основном две: глиняную и вишнёвого дерева, — продолжал я наступление.
— Браво, Уотсон! Право же, вы делаете довольно заметные успехи в области наблюдательности, но почему-то она нацелена лишь на мою скромную персону. Что же касается остальных случаев, то вы упорно не желаете ей пользоваться.
— Холмс, это же напрашивается само собой. Я вижу ваш процесс курения на протяжении многих лет, а за такой промежуток времени это заметит и слепой.
— Ну, не скажите, мой дорогой доктор. Вспомните, хотя бы, пример со ступеньками лестницы, ведущими из прихожей в нашу квартиру. Вы их тоже видели множество раз, а не знали их количество и, наверное, уже забыли и не знаете сейчас.
— Что вы сравниваете, Холмс, какие-то ступеньки и человека. И кстати, на счёт памяти, вы не правы. Я помню тот наш разговор и знаю — их там семнадцать.
— Уотсон, вы меня обезоружили, — добродушным тоном и, улыбаясь, произнёс мой друг. При этих словах я почувствовал, впервые за многие годы нашего знакомства, прилив особого чувства. Наконец-то я, хоть на мгновение мог не уступить Холмсу, хоть на миг выйти из его тени.
— Что это, Холмс! Кто-то позвонил, неужели клиент? — воскликнул я.
— Скорей всего посыльный с телеграммой. Я не слышал звука подъехавшего экипажа. Дорогой Уотсон, будьте добры, спуститесь в переднюю, наша миссис Хадсон уже спит.
— А что, клиенты к вам никогда не приходили пешком?
— Вы совершенно правы, Уотсон. Это лишь моё предположение.
Через минуту я вернулся в нашу квартиру.
— Холмс, вы как всегда правы. Вам телеграмма, — и я протянул ему жёлтый бланк, заметив, как лёгкая тень оживления мелькнула на его лице.
— Конец унылому покою! — произнёс он, прочитав послание.
— Что-нибудь случилось? Интересное дело?
— Может быть да, а может, и нет. Стэнли Хопкинс просит помочь в деле, имеющим «таинственные», как он пишет, моменты. Пенсион «Вальдберг» в графстве Девоншир. Подайте, пожалуйста, справочник «Туризм — Англия».
Пока я доставал с полки справочник, Холмс спросил:
— Как вы думаете, Уотсон, почему эта гостиница имеет немецкое название?
— Видимо владелец её немец или австриец и потому решил её назвать именем, напоминающим ему о родине.
— Возможно, вы правы, посмотрим… «Пенсион „Вальдберг“, графство Девоншир. Особняк построен в 1790 году, имеет двадцать комнат в двух этажах….популярен в сезон охоты». Так… так… так… «Владелец — Франс Даплхор. Особняк был перестроен, под гостиницу в 1850 году…
Основатель — Генрих Штайгер. В 1881 году сын основателя, Ханс Штайгер продал пенсион сегодняшнему владельцу». Да, Уотсон, вы не ошиблись: первым его владельцем был немец. Итак, дорогой доктор, как вы смотрите на то, если мы завтра, с первым поездом, отправимся с Паддингтонского вокзала? — спросив, он встал и, подойдя к полкам, стал искать справочник Брэдшоу.
— Буду только рад возможности сопровождать вас, — ответил я без тени сомнения.
Глава 2
Ещё не забрезжил рассвет, а мы уже мчались в кэбе, который, грохоча по сонным улицам, вёз нас на вокзал. Если бы не выплывавшие изредка из тумана фигуры спешащих на работу мастеровых, можно было бы подумать, что лишь Холмс, я да кучер встали в такую рань. Мой друг молчал, втянув голову в поднятый воротник. Глядя на него, молчал и я. Лишь сидя в вагоне поезда, который, стуча и покачиваясь, нёс нас в Девоншир, я решил заговорить с Холмсом, дабы нарушить наше молчание, длившееся с момента отъезда с Бейкер-стрит.