- Осень, - ответил я вздыхая.
Холмс поднялся из своего любимого кресла, раскуривая уже пятую подряд трубку, подошёл к окну и глянул через промокшее стекло. Бейкер-стрит была пуста. Кроме тускло пробивавшихся пятен света уличных фонарей, сквозь темноту и клубящийся по улице туман, а также, отчасти проступавших из сумрака нескольких домов грязнокоричневого цвета на противоположной стороне не видно было ни зги.
- И результат этой дрянной погоды налицо! - продолжал он. - За всю неделю ни одного преступления. Мелкие кражи, о которых пишут газеты, не в счёт. Вы же понимаете, что я не буду бегать за карманниками.
- По всей видимости, вы переловили всех более-менее серьёзных злодеев и должны быть довольны результатами своего редкостного таланта.
- Нет, Уотсон. Работа для моего мозга должна быть. Неужели вы хотите сказать, что мир начинает излечиваться от этого порока? Не думаю. Я начинаю склоняться к мысли, хоть это звучит наивно, что всё дело в погоде. Именно в ней. Я не занимался статистическими исследованиями влияния плохих погодных условий на количество преступлений, но, думаю, что хоть небольшая, а всё-таки связь имеется. Может написать монографию по этому поводу, озаглавив её "Непогода и преступность"? Уотсон, вдумайтесь! Ведь должна же существовать хоть какая-то связь между отвратительной погодой и отсутствием, например, краж со взломом в квартирах и домах?
- Вы хотите сказать, что преступник из-за непогоды не захочет высунуть носа из своей берлоги? - своим высказыванием я попытался показать, что предугадываю ход мысли моего друга.
- Нет, Уотсон, наоборот. Потенциальные жертвы ограблений сидят по домам и не собираются покидать их в такое ненастье, чем создают для охотников за чужим дополнительные затруднения.
- А что вы скажите по поводу убийств и каких-либо других тяжких преступлений?
- На количество преступлений такого рода также должна повлиять непогода, правда, не в такой степени как на квартирные кражи, но, тем не менее, снизит их число. Умный преступник на дело не пойдёт.
- Умный преступник, хотите сказать, натура артистичная; легко поддаётся влиянию окружающей обстановки; идёт на дело только тогда, когда его посетит муза преступления? А в такую погоду она не приходит. Вы это хотели сказать?
- Опять, Уотсон, вы промахнулись, не проследили до конца ход моей мысли. При сырости следов остаётся больше, это я хотел сказать, - договорив, он подошёл к камину и пошевелил в нём угли. - Уотсон, оглянитесь вокруг, как уныл, скучен и грубо материален мир! Простите, что повторяюсь. Что поделаешь? В таком мире исчезает цель жизни и не остаётся ничего кроме скуки. Вы же знаете меня, доктор, если безделье, простой затянется, то это не лучшим образом отразится на моём совершенном мозге. И я, чтобы не допустить его повреждения вынужден буду прибегнуть к кокаину.
- Холмс, а что вы скажите, если я предложу выпить нам по бокальчику бренди? - настроение моего друга начинало меня пугать, и я предпринял попытку отвлечь его от пессимистического штопора.
- Согласен, Уотсон, это замечательная идея. А выпить вы предлагаете, конечно, за то, что всё же лучше, когда Шерлок Холмс без работы. Одним словом, за моё безделье.
- Совершенно верно, Холмс! Только не за простой, а за плоды победы над преступностью. Я не буду спрашивать, как вы об этом догадались. В данном случае всё просто. Вы вывели это из того, что я доволен отсутствием преступлений.
- Уотсон, вы делаете успехи! - выпив бренди, Холмс снова сел в кресло, поёрзал в нём для уюта и, внедрившись поглубже в свой тёмно-красный халат, вытянул к камину ноги. - Я хочу надеяться, - вновь заговорил он, - что сегодня, чтобы там не случилось, нам не придётся покидать нашу уютную квартиру.
И вновь сизый дым повалил из его трубки вишнёвого дерева.
* * *
Прочитав страницу, я, не сознавая, что у меня в руках, схватил нож и принялся лихорадочно вскрывать следующий тяжёлый лист. Достав из его чрева второй лист рукописи и прочитав первые строки - понял, что это продолжение. Я тут же принялся вскрывать следующий, третий, а за ним четвёртый и т.д. Уже не читая, достал все листы и, сложив их по порядку, рассмотрел последнюю страницу. Она была неполной и на два отступа ниже последней строчки, было напечатано - "конец".
Значит, я держал в руках неизвестный мне рассказ о Шерлоке Холмсе в рукописи! Но чья это рукопись? Имея у себя полное собрание о Холмсе и ряд подражаний, этот рассказ был мне не известен. Всех "холмсовских" подражаний я не читал, но, что касалось Уотсона, то его рассказы были у меня все. Никакого рассказа, с названием "Загадка пенсиона "Вальдберг" у него нет. Этот рассказ явно не публиковался. Но даже если это подражание, всё равно интересно.
Я открыл, у только что вместе сложенной рукописи, ещё раз последнюю страницу, надеясь отыскать там имя автора. Но такового не оказалось. Вместо имени автора, имелся P.S. и в нём я прочёл следующее: "Настоящим сообщается, что эта рукопись, которую вы держите в руках, ранее нигде не публиковалась и не регистрировалась. Нашедший её, и сумевший в последствии сохранить считается по праву её автором и имеет право поставить под ней своё имя.
С полной уверенностью констатируется факт того, что читающий рукопись в данный момент, может полностью быть уверен: ранее эту рукопись увидеть никто не мог по той причине, что если бы это произошло, то о ней не шёл бы сейчас разговор. Рукописи просто не существовало бы.
После написания, вся рукопись была обработана депотилхлоридом и помещена по отдельному листу в тёмное пространство. Извлёкший её на свет и сумевший в короткий срок сохранить, поистине становится создателем рукописи или её убийцей, в противном случае.
Судить о точном времени реакции (она уже началась, т.к. рукопись на свету) очень сложно. Пишущий эти строки не знает, когда рукопись будет извлечена на свет (если такое вообще случится). Вполне допустимо, что в течение длительного промежутка времени (несколько десятилетий или столетие), которое, это произведение будет находиться в недоступном для света месте, химический препарат утратит, в некоторой степени свои свойства и реакция будет протекать менее интенсивно. Но, как бы то ни было, обладающий в данный момент рукописью, должен проявить расторопность и смекалку, чтобы её сохранить. В противном случае, в течение непродолжительного времени, (имеется в виду минуты или десятки минут, но не часы) рукопись сгорит: истлеет бумага".