— Что же в этом странного? — удивился Грифф. — Расследование обстоятельств чьей-либо неожиданной смерти — одна из моих обязанностей как практикующего криминолога.
— Понятно, — протянул Фишер. — Но видите ли, я ведь до последних дней представлял интересы мистера Кэттея. Вполне вероятно, что в этом городе я был одним из его ближайших друзей. В сущности, я всем ему обязан. Поэтому вполне естественно, что я хорошо разбираюсь в его делах и поддерживаю дружеские отношения с его вдовой.
— Да что вы? — пробормотал Грифф.
Фишер кивнул.
— При этих обстоятельствах, я повторяю, меня весьма удивляет, что у вас возник интерес к обстоятельствам смерти мистера Кэттея. Насколько мне известно, никто из представителей этой семьи к вам не обращался. Если бы кто-то из них связался с вами, мне, безусловно, это было бы известно. Поэтому мне и непонятно, по чьему заданию вы сейчас действуете.
На лице Гриффа появилась загадочная улыбка.
— Если мой вопрос не покажется вам нескромным, — замялся Фишер, — могу ли я узнать, кто направил вас ко мне: окружной прокурор или кто-то из полицейского управления?
— Да нет, — сказал Грифф, — все в порядке.
Наступило молчание.
— И каков же будет ваш ответ? — вкрадчиво спросил Фишер.
— Ответ? — протянул Грифф. — Это уже сложнее. Поскольку вы являетесь представителем своего клиента, для вас задать такой вопрос вполне естественно, но вы должны меня понять: у всех нас бывают свои профессиональные тайны.
— Понятно, понятно, — пробормотал Фишер, нервно поигрывая карандашом. — Мне кажется, с этого доктора Купера можно было бы спросить, и очень строго, за должностное преступление. Он не только доказал свою некомпетентность, поставив неправильный диагноз, но еще и нарушил профессиональный долг врача, обнародовав его.
— А какой диагноз он поставил? — осведомился Грифф.
— Я бы предпочел не обсуждать этого, поскольку, вы понимаете, я все-таки близкий друг семьи, — сухо сказал Фишер.
— Понимаю, — промолвил Грифф. — Так, значит, этот диагноз, вне всякого сомнения, неверный, я правильно вас понял?
— Совершенно верно. Тут даже не о чем говорить! — возбужденно воскликнул Фишер. — Тот диагноз может служить ярким примером того, как много вреда может причинить некомпетентный врач, да еще забывший свой профессиональный долг. Это же просто оскорбление для миссис Кэттей.
— Конечно, я понимаю, — согласился Грифф. — А как вообще это подействовало на миссис Кэттей?
— Ну, — замялся Фишер, — я бы предпочел не обсуждать этот вопрос, но вы ведь сами можете себе это представить, мистер Грифф. Естественно, если человек умирает от отравления, то всякий сразу начинает подозревать молодую вдову, которая получает наследство после мужа, да еще если это наследство составляет несколько миллионов… Как вы понимаете, я сейчас объясняю вам обывательский взгляд на эти вещи, это ведь весьма богатая почва для возникновения сплетен, всех этих перешептываний соседей и едва знакомых людей.
— А доктор Купер в настоящее время уже признал, что поставил неправильный диагноз?
— Ну конечно. На самом деле он никогда серьезно так не считал. Он просто сказал, что симптомы были весьма сходны с…
Чарльз Фишер внезапно осекся, стиснул зубы и покачал головой. Взяв себя в руки, он примирительно улыбнулся.
— Боюсь, мистер Грифф, — сказал он, — что вы вытянули из меня больше, чем я намеревался вам сказать. Похоже, вы знаток перекрестных допросов.
Грифф расхохотался.
— Ну, — весело сказал он, — вы мне льстите. Я ведь уже пытался сегодня утром поговорить с доктором Купером, но из него мне ничего не удалось вытянуть.
— Доктору Куперу, — мрачно заявил Фишер, — еще, по всей видимости, придется предстать перед медицинским советом и постараться дать объяснение своим весьма странным заявлениям, а также сообщить, почему ему потребовалось делать свои заявления в присутствии репортера из газеты.
Казалось, Гриффу совершенно безразлична дальнейшая судьба доктора Купера.
— Мне бы очень хотелось побеседовать с миссис Кэттей, — сказал он.
— Это совершенно невозможно, — отрезал Фишер. — Она убита горем. И никого не желает видеть. Со мной она разговаривает только по телефону, и голос у нее, я вам даже передать не могу, такой слабый, дрожащий, что я даже иногда не совсем понимаю, что она говорит.
— И только на основании этого, — поинтересовался Грифф, — вы считаете, что она вне себя от горя?
Глаза Фишера потемнели от гнева.
— Боюсь, что вы меня неправильно поняли, — медленно проговорил он. — Я ее адвокат. И не только. Я, кроме того, ее друг. И был другом ее покойного мужа. И своим нынешним преуспеянием я обязан прежде всего благородству ее мужа. Я работал под его руководством в Южной Америке. А затем он продал свой пай в фирме и вернулся в Америку. И предложил мне приехать к нему сюда. Я поступил на юридический факультет, и за мою учебу платил он. Он ссудил мне деньги, что позволило мне начать практиковать как юристу и некоторое время продержаться. Я был так благодарен ему, что с радостью отдал бы за него жизнь. И сейчас я готов сделать все для его вдовы. Я сказал вам уже, что она вне себя от горя, и готов поручиться за свои слова. Могу также уверить вас, что смерть Кэттея была совершенно естественной. И большая часть вины за эту внезапную смерть лежит на газете, которая опубликовала ту проклятую клеветническую статью, которая и подкосила его.