С татарским жирным шашлыком,
С пилавом, блюдом исполинским,
Кавказской кухни торжеством;
Раздолье полное вкушает
Гвардейцев дружная семья,
И первый кубок осушает
За дым от первого огня.
Крещенье порохом свершилось.
Все были в деле боевом;
И так им дело полюбилось,
Что разговоры лишь о нем;
Тому в штыки ходить досталось
С четвертой ротой на завал,
Где в рукопашном разыгралось,
Как им удачно называлось,
Второго действия финал.
Вот от него мы что узнали:
Они в упор на нас стреляли,
Убит Куринской офицер;
Людей мы много потеряли,
Лег целый взвод карабинер,
Поспел полковник с батальоном
И вынес роту на плечах;
Чеченцы выбиты с уроном,
Двенадцать тел у нас в руках,
Нельзя назвать тщеславьем детским
Подобный искренний рассказ:
Похвастать делом молодецким
Приятно каждому из нас.
Другому выпало на долю
Атака с сотней казаков,
В тот час натешились мы в волю,
Я описать ее готов:
Линейцы дружно мчаться к полю,
Где видно множество значков,
Джигиты смело разъезжают,
Гарцуют бойко впереди;
Напрасно наши в них стреляют…
Они лишь бранью отвечают,
У них кольчуга на груди;
Смекнул урядник, догадался,
Взяла досада казака,
Но пособить он горю взялся,
И с видом дела знатока,
Поверх заряда в ствол винтовки
Пучок иголок посадил,
И вновь готовый к джигитовке,
Во весь опор коня пустил.
Избрав противника, он круто
На задних бабках повернул…
Прошла еще одна минута,
Ружейный ствол его сверкнул,
Раздался выстрел без раската,
Как будто щелкнул кто орех,
Пред нами пыль столбом поднята,
Мы все в надежде на успех
Глядим в то место… Прояснилось:
В испуге конь от нас бежит,
А тело всадника свалилось,
В траве густой оно лежит…
Со всех сторон чеченцы скачут,
Спешат убитого поднять,
А наши рвутся, чуть не плачут,
Им тело хочется отнять.
Места опасны, есть засада,
Кругом все лес, вблизи аул,
«А все же в шашки, братцы, надо!»
Тут кто-то кстати намекнул,
«Ну, с богом!» — крикнул есаул,
Ударил плетью и пустился:
За ним вся сотня на хвосте,
В толпу чеченцев он врубился,
Гичат пронзительно везде,
Несутся конные из лесу
Стремглав на выручку своим;
«Числом у них быть перевесу»,
Но за себя мы постоим…
В досаде злобно говорим,
Как вдруг откуда не возмися
Казачьи пушки две летят;
На всем скаку они снялися
Во фланг чеченцев взять хотят.
Картечью брызнуло из дула,
Смешалось все… толпа бежит,
И позади плетня аула
Укрыться в лес она спешит.
Остался панцырник за нами,
Отбить нам тело удалось,
Хвала тебе, заряд с иглами,
Ты пронизал его насквозь! —
И много вызвано рассказом
Веселых шуток, болтовни,
Смеялись все, шумели разом,
Как дети тешались они.
Не мудрено: для них все ново,
И край, и люди, и война,
Где все так дико, так сурово,
Где жизнь случайностей полна,
Птенцы все юные слетелись
Из дальних стран родной земли,
Еще путем не обгляделись,
Сквозь призму видят все они:
Для них Кавказ есть рай, поэма,
Мир фантастических чудес,
Сады роскошные Эдема,
Волшебной сказки чудный лес,
Где каждым деревом закрыты
Могучий воин-богатырь,
Где лавры миртом перевиты,
А рядом бездны и пустырь;
Пленяет их преображение
Полувосточный колорит,
Иных приводит в восхищенье,
Другим о страсти говорит…
[...]
Червленая станица, 1840
Приложение № 3.
В.Л. Мануйлов Лермонтов ли Лермонтов?
14 августа 1936 года в Музей изящных искусств в Москве (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина) пришло следующее письмо:
«Прошу обратить внимание на то, что по рассказу старой бабушки, которой уже 114 лет, она рассказывает, что правильная фамилия М.Ю. Лермонтова не Лермонтов. Действительно, что она жила у попа в прислугах. Последний ей рассказывал, как бабушка (т. е. Елизавета Алексеевна Арсеньева. — В.М.) заставила его скрыть грех ее дочери (т. е. Марии Михайловны Лермонтовой, урожденной Арсеньевой. — В.М.). Ее дочь Марья Алексеевна (надо бы: Михайловна. — В.М.) была в положении от кучера в ее имении. Но деспотическая помещица сосватала ее с Юрием Петровичем Лермонтовым. Последний согласился жениться потому, что ему сулили имение. Но, когда умерла мать поэта, то Ю.П. Лермонтов отказался воспитывать Мишу и он воспитывался у бабушки.