П.А. Вырыпаев высказал предположение, что эти двадцать пять тысяч рублей были обещаны Ю.П. Лермонтову как приданое за Марией Михайловной [52, 53].
До сих пор не установлено место и время венчания Ю.П. Лермонтова с Марией Михайловной Арсеньевой. Ни втарханских церковных книгах, ни в каких-либо других местах пока не удалось обнаружить записи бракосочетания[162]. Может быть это неслучайно, и брак был заключен всего лишь за несколько месяцев до рождения ребенка, поэтому Арсеньевы не были заинтересованы в сохранении выписки о бракосочетании. Но где бы и когда ни было совершено венчание, ясно, что Е.А. Арсеньева по тогдашним обычаям должна была выплатить приданое за дочь много раньше, а не почти через год после рождения ребенка.
Эти двадцать пять тысяч рублей не могли быть включены в сумму приданого Марии Михайловны. Юрий Петрович получил возможность шантажировать тещу и видимо его молчание, его обещание скрыть «грех» молодой жены были куплены за некую сумму. В таких условиях семейная жизнь Марии Михайловны не могла сложиться счастливо.
П.К. Шугаев, записавший в конце XIX века рассказы тарханских старожилов о семейной хронике Арсеньевых и Лермонтовых, сообщал о том, как третировал Юрий Петрович Марию Михайловну и даже однажды в карете ударил жену кулаком по лицу [206, 499–504; ср.: 138, 56–57].
Трудно найти какие-либо черты внешнего и, тем более, внутреннего сходства Михаила Юрьевича с Юрием Петровичем. Достаточно всмотреться на дошедший до нас портрет холеного, избалованного барина, типичного bon vivan'a Юрия Петровича, чтобы убедиться, насколько далек он от облика поэта, так метко схваченного в беглой мемуарной зарисовке, сделанной однажды И.С. Тургеневым:
«В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое, какой-то сумрачной и недоброй силою, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых широких плечах, возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тот час сознавал всякий. Известно, что он до некоторой степени изобразил самого себя в Печорине. Слова «Глаза его не смеялись, когда он смеялся» и т. д. — действительно, применялись к нему» [138, 228].
В этом портрете, подчеркивающем отсутствие в облике Лермонтова черт аристократичной утонченности, вместе с тем отчетливо проступают характерные черты лица матери поэта Марии Михайловны, запечатленной в единственном [дошедшем до нас] известном нам портрете: проницательный взгляд больших темных глаз и «выражение почти детски нежных выдававшихся губ».
Именно от деда с материнской стороны Михаила Васильевича Арсеньева и от самой Марии Михайловны, несомненно, поэт унаследовал чуткую впечатлительную поэтическую натуру, склонности к поэзии и музыке, глубоко затаенную грусть.
Семейные неурядицы подорвали слабое здоровье Марии Михайловны. Врачи нашли у нее чахотку. Больная всю свою молодость отдавала сыну. Она играла на фортепиано и тихо напевала ему свои любимые песни. Вспомним известную запись Лермонтова в одной из его памятных тетрадей: «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что если бы услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать» [3, VI, 386].
Следует особо обратить внимание на то, что в роду Лермонтовых из поколения в поколение чередовались имена Петр и Юрий[163]. Когда у Марии Михайловны в ночь со 2-го на 3-е октября 1814 года родился сын, по настоянию Елизаветы Алексеевны он был наречен не Петром, а Михаилом, в честь покойного отца Марии Михайловны, Михаила Васильевича Арсеньева, кончившего жизнь самоубийством под новый, 1810 год[164]. Видимо, Юрию Петровичу было безразлично, какое имя будет носить ребенок, и он не настаивал на соблюдении вековой семейной традиции.
После смерти Марии Михайловны 24 февраля 1817 года, Юрий Петрович покинул Тарханы и поселился с сестрами в Кропотове. Этому окончательному отъезду в Кропотово предшествовали бурные объяснения его с Е.А. Арсеньевой. Он требовал у бабки, чтобы мальчик был бы отдан ему на воспитание. Елизавета Алексеевна не имела юридического права оставить у себя внука, но отдать трехлетнего мальчика Юрию Петровичу не могла. Потеряв при трагических обстоятельствах своего мужа, только что лишившись несчастной дочери, Арсеньева весь смысл жизни видела в своем единственном родном внуке. И вот на четвертый день после смерти Марии Михайловны, чуть ли не в день ее погребения, Е.А. Арсеньева выдает новое заемное письмо зятю, снова на 25 тысяч рублей… Отношения с Юрием Петровичем были настолько плохими, что заемное письмо было заверено в Чембарском уездном суде в присутствии свидетелей.
162
В сентябре 1936 г. В.А. Мануйлов, будучи заместителем председателя Пушкинского общества обратился в государственный архив в Чембар: «Просьба посмотреть в церковных книгах села Тархан дату венчания Юрия Петровича Аермантова и Марии Михайловны Арсеньевой в 1813 или 1814 г.». Оттуда, на обороте его же письма, пришел ответ следующего содержания: «В просмотренных метрических книгах Чембарского уезда по с. Тарханы за 1814 год нет сведений о бракосочетании Юрия Петровича Лермантова с Марией Михайловной Арсеньевой. За 1813/1812, 1815 годы нет книг по селу Тарханы. Ст. архивный работник