Он никак не мог понять, не мог уяснить, почему его бабушка — Елизавета Алексеевна Арсеньева, которую он так сильно и горячо любил и которая так же безумно любила своего внука, совершенно не любит его отца, которого Мишель очень любил. Позже Лермонтов оказался осведомленным и о завещании бабушки, в которой были не только горькие слова, но и юридически закрепленные действия, направленные против Юрия Петровича. И все это нашло отражение в его творчестве.
Об отношении Елизаветы Алексеевны Арсеньевой к своему внуку писали много, но думается лучшие строки все-таки принадлежат П.А. Висковатому. Вот что он написал буквально в первых же строчках биографии поэта. «Горячо любила Михаила Юрьевича Лермонтова воспитавшая его бабка, Елизавета Алексеевна Арсеньева, и память о ней тесно связана с именем поэта. Она лелеяла его с колыбели, выходила больным ребенком, позаботилась дать ему блестящее и серьезное для того времени образование, сосредоточила на нем всю свою любовь и заботы. В преклонных летах, частью именно из-за этой беззаветной преданности к внуку, пользовалась она всеобщим уважением и не раз успевала отвращать своим заступничеством серьезную опасность, грозившую поэту» [48, 5].
Однако любовь эта была не только жертвенная. Думаю, что Елизавета Алексеевна видела во внуке своем ей одной принадлежавшую «собственность». Именно так можно расценить отношения Мишеля и бабушки. Знали об этом все родственники, кое-кто считал, что это излишне, кто-то писал, что она «боится как бы бабы его не окрутили». Однако, по некоторым косвенным деталям, в этой любви скрывается нечто совершенно другое.
Я помню, как в 1976 году вел экскурсию по барскому дому в музее-заповеднике Тарханы. Моими слушателями были крупнейшие нейрохирурги страны. И, увидев копию знаменитого портрета Мишеньки, написанного крепостным художником, когда мальчику было около четырех лет, в один голос сказали: «А, вот, и наш пациент!».
— Как Ваш? — спросил я.
— Вы видите, на портрете явно изображен ребенок, больной рахитом. На портрете все это ярко выражено — на голове выступают лобные бугры, а голова приобрела несколько квадратную форму. Конечно, для постановки точного диагноза нужны дополнительные сведения, а их у нас пока нет.
— Но позвольте, — сказал я, — ведь до сих пор считается, что этот изъян — непропорциональное изображение головы у маленького Мишеля, относится за счет неумелости художника. Он попросту был непрофессионал, самоучка, как смог, так и написал.
— Нет, вы не правы, — сказали мне. — Вот обратите внимание: руки, ладони, другие части тела ребенка. Все они пропорциональны и вдруг только голова непропорционально большая. Так не бывает. Если бы художник действительно был плохой, у него бы весь портрет не соответствовал действительности. На нем действительно все было бы изображено неверно, непропорционально. Да к тому же Вы же знаете, что именно этот художник писал и иконы для церкви Марии Египетской. А там все образы выписаны довольно тщательно. Нет, просто художник написал портрет без прикрас. Он довольно точно перенес на холст изображаемый объект [88, 5].
Есть над чем задуматься…
Я думаю, что во многом отношения бабушки и внука поможет объяснить точное знание тех болезней, которые перенес Лермонтов в детстве. Этим вопросом занимался врач Б.А. Нахапетов, который опубликовал несколько газетных статей. Существует рукопись книги (в 2-х томах), которая хотя и не была напечатана, но машинописные копии ее были депонированы и всякий желающий может с ними ознакомиться и более подробно узнать о перенесенных в детстве заболеваниях Лермонтова [142]. Б.А. Нахапетов установил, что Елизавета Алексеевна содержала в Тарханах не простых врачей — это были высококласные, по тому времени, специалисты, не только правильно установившие диагнозы Мишенькиных заболеваний, но и верно его лечившие. Общеизвестно, что перенесенные в детском возрасте болезни оставляет на физическом и психическом развитии личности отпределенный след. Но не только болезни, не менее важна и обстановка, в которой рос Мишенька. Он не был безучастным свидетелем семейных драм, а потом и размолвок между отцом и бабушкой.
Отсюда становятся понятными и его вспыльчивость, и частая смена настроений, и его, казалось бы, беспричинная раздражительность, что не раз замечали многие из его окружения, в том числе и Пятигорского в 1840–1841 гг. Примерно такой «припадок раздражительности» произошел и в тот злополучный вечер 13 июля 1841 г. в доме Верзилиных.
Большой интерес представляет, на наш взгляд, стихотворение Лермонтова «Ужасная судьба отца и сына», написанное в 1831 году: