Гертруда стегнула лошадь. Повозка выкатилась за ворота и, тарахтя, помчалась по выщербленной дороге. Навстречу попался старик. Остановившись, проводил повозку взглядом. Вероятно, не мог взять в толк, с кем это раскатывает дочь соседа.
Тарас живо представил себя со стороны. Кургузый серый пиджачишко, зауженные по здешней моде брючата, коричневая кепчонка с пупушкой на макушке… Типичный аккуратный немецкий мальчик — противно до тошноты.
Зря все-таки Саня не разрешил остаться в форме. Была бы на нем гимнастерка с бриджами, сапоги, пилотка со звездой, медаль на груди — совсем иное дело. Никому не надо объяснять, кто ты, откуда. Что бы капитан Фокин ни говорил, какие доводы ни приводил, он в корне неправ. Тарас уступил лишь потому, что иного выхода не было. Накануне отъезда они крепко поссорились.
…Саня пришел утром веселый и громогласный. Любовно погладив усы, закричал с порога:
«Собирайся, едем!»
«В Россию?» — обрадовался Тарас.
Уже неделю они ждали приказа о переводе Фокина в разведотдел армии. Его повышали по службе и перед новым назначением разрешили использовать отпуск, которого капитан не имел всю войну. Было заранее решено: Фокин оставляет Тараса у своих стариков или определяет в суворовское училище.
«Пока малость поближе отправимся, — охладил восторг Тараса капитан. — Понимаешь, дело какое… Можно было, конечно, отказаться, но уж очень начальник тыла просил. Работы, говорит, у тебя сейчас нет. Роту фактически сдал, а приказ когда еще придет…»
«Куда ехать-то?» — Тарас проворно натягивал гимнастерку.
«Погоди одеваться, — остановил парня Фокин. — Возьми-ка вот…»
Он раскрыл принесенный с собой чемодан, вынул костюм и башмаки со шнурками.
«Что это?» — удивился Тарас.
«Новое обмундирование». — Саня отвел глаза.
«А форма?»
«Так нужно».
«Почему?» — возмутился Тарас. Его без объяснений лишали воинской формы!
Капитан Фокин посмотрел на него умоляюще.
«Послушай, — начал нерешительно и тут же на себя рассердился: — Ну вот что, уговаривать не привык, ты, сдается, про дисциплину забыл…»
Подчинился Тарас неохотно. Одевался молча, всем видом выражая негодование. И тогда Фокин рассвирепел по-настоящему.
«Знаешь, — сказал жестко, — мне пришло в голову, что тебе лучше остаться в полку до моего возвращения…»
Такой оборот никак не устраивал Тараса. В самом деле: приказ есть приказ. А вдруг так надо для маскировки? Мало ли какое задание им поручили…
«Нет, — непримиримо отрезал Фокин, когда Тарас высказал догадку, — командировка у нас самая прозаическая: поручено принимать от немцев дрова. А ты с этого дня считай себя демобилизованным».
Он умел поступать круто, его командир и воспитатель. Смягчить капитана могло только безоговорочное повиновение, и Тарас поспешно натянул на себя серый костюмчик.
«А форму я могу взять с собой?» — глотая подступающие слезы, спросил он.
«Не возражаю, бери», — согласился Фокин. Он был отходчив и конечно же любил Тараса, только по-своему. Любовь была, как выразился однажды Горшков, с наждачком…
Перед въездом в деревню Рыжуха натянула вожжи и придержала лошадь.
— Слезай, приехали, — сказала, не глядя на Тараса.
— С какой стати? — удивился он. — Вези до ратуши, я в магазин зайду. Мне целых пять марок отпущено для покупки перочинного ножа.
— Покатались — и довольно!
Глаза девочки недобро сощурились, стали зелеными, как две неспелые крыжовины.
— Ты, похоже, трусишь? — упрекнул Тарас.
Девчонка опустила голову. Он угадал. Проехать по деревне с сыном герр коменданта означало вызвать суды-пересуды.
— Тебе не понять…
— А что понимать? Человек должен быть гордым и на предрассудки плевать.
— Вот и плюй. Ты моей матери не знаешь. — Гертруда покраснела и еще ниже опустила голову. — У нее расправа короткая. Что под руку попадется, тем и отхлещет.
— Да ее за это под суд надо!
— Какой еще суд?
— Никто не имеет права руку на человека поднимать.
Рыжуха грустно вздохнула.
— Это у вас, наверное, так. А за меня никто не вступится. Не дай бог, еще и отец узнает…
— Он что, тоже дерется?
— Всякое бывает.
— Ну знаешь, — возмутился Тарас. — Я же говорю, дурацкие у вас, у немцев, порядки. Я бы ни за что не стерпел…
— Так я поеду, — сказала Гертруда не то утверждая, не то спрашивая.
— Ладно, со своим уставом в чужой монастырь пока соваться не буду. — Тарас соскочил с повозки. — Но ответь мне на один вопрос. Только честно. Ты знаешь мужа фрау Шлифке или, как там ее, Флик?
— А тебе зачем?
— Раз спросил, значит, нужда есть. Да не бойся. Я тебя не выдам.
— Нацист он был, — ответила девочка неохотно. — Большой наци. У него в отеле однажды сам наместник фюрера останавливался, на охоту приезжал.
— Герман Геринг? — Новость была ошеломляющей. — Неужто ты не понимаешь, как это важно?
Гертруда не отозвалась, тронула вожжи. Тарас догнал повозку:
— Скажи, пожалуйста, а тот контуженный — не муж ли он хозяйкин?
— Майн готт! Ну и выдумал! — Изумление ее было неподдельным.
— Но он же похож!.. — Тарас продолжал шагать рядом с телегой. — Точно, похож. Я видел фотографию…
— Не сочиняй… Курт Флик, вся деревня об этом знает, погиб в Югославии. Партизаны там его…
— А Ганс Майер? Кто он?
В глазах Рыжухи, Тарас мог поклясться, плеснулся испуг. Она что есть мочи хлестнула свою кобыленку и уже издали крикнула:
— Не приставай ко мне! Слишком много хочешь знать!
КУДА ОН МОГ УЙТИ?
Тарас еще никогда не видел такого леса, хоть повидал на своем коротком веку немало: и у себя на родине, и в Германии, и на берегу Дуная, и в Карпатских дубравах, где им пришлось целый месяц «загорать» под деревьями в снегу.
Роща, куда они пришли с Саней, была чистенькой, больше похожей на городской парк. Ни бурелома тебе, ни сушняка. Тропинки будто выметены, трава на полянах пушистая и короткая, словно ее подстригли, на стволах черной краской нанесены кольца, обозначающие возраст дерева.
— Нравится? — спросил Фокин, полной грудью вдыхая пахучий смолистый воздух.
— Не знаю, — пожал плечами Тарас.
Он любил лес, чувствовал себя в нем всегда уютно. Лес укрывал от пуль и снарядов, помогал уходить от погони. Здесь же ощущение совсем иное — будто попал в декоративный сад, а настоящий дремучий бор находится где-то там, дальше, за частоколом островерхих елей, взбирающихся по отлогим склонам гор. Лучше бы кусты с колючками, сквозь которые трудно продираться. Лучше уж запах прели и гнили, болота да зыбуны… Тарасу вспомнилось, как однажды в топи утонул их вороной по кличке Васька. Когда же это было? Пожалуй, осенью, в сентябре…
Тарас наконец-то стал полноправным бойцом разведроты. До тех пор положение его было неопределенным. Кормить кормили, но капитан Фокин не переставал ворчать: «Сколько можно говорить, чтоб не приваживали парнишку. В тыл его надо…»
Обняв Тараса за плечи и как бы приобщая к своему умиротворенному настроению, Саня мечтательно сказал:
— А по мне, так тут очень хорошо! Я в тайге вырос… — и, помолчав, заметил: — По-хозяйски за лесом смотрят, черти. Вот бы нам так. Знаешь, сколько лесного добра на Алтае пропадает? А в Германии каждое дерево на учете… Мы же надеемся, что лесных богатств у нас непочатый край. Вот закончу службу и поеду наводить дома порядок…
Денек, словно последний подарок затянувшейся осени, выдался теплый, солнечный. Ветер, накануне завывавший в трубах, утих, и рваные клочья облаков, развеянных по небу, неподвижно повисли над горами.