— А ну-ка покажите, — с нетерпением произносит Поэт-Криминолог. — Да, это очевидный след, хотя мы точно не знаем, что означает это перевертывание слов. Когда человек начинает писать или читать справа налево, он недалек от чисто литературного помешательства. У Курта перевернутое слово приобретает преступное значение. Я так и вижу, как он в ярости пишет повсюду слово рабский в отношении великого Карла Найя. А это ясно указывает, в каком душевном состоянии пребывал этот сын, тоже пишущий книги!
— Но только не в рабском! — смеется Литературовед. — Курт, Роза и Франц относились к отцу с некоторым превосходством. Вначале это не бросалось в глаза, но по мере завоевания их доверия начинало чувствоваться. Больше всего их потешало то, что Карл с гордостью согласился стать лауреатом премии, которую они в шутку окрестили «Динамит». «Что может быть общего у динамита со славой?» — как-то спросил меня Курт Най. В то время я находился с ним, его сестрой Розой и Густавом Зорном в Австрии, где собирал материал для своей книги. Они очень приветливо приняли меня в доме, расположенном в пригороде Вены, который предоставили в их распоряжение продюсеры, снимавшие фильм по первому роману Розы Зорн-Най.
— Что общего у динамита со славой? — повторяет Поэт-Криминолог. — Действительно! Динамит, нужно признать, при совершении кровавых преступлений не обладает с криминологической точки зрения завораживающим эффектом по сравнению с другими средствами. Представьте себе Каина, взрывающего Абеля! Больше нет Жертвы! Больше нет Искупления! А Авраам, подкладывающий динамит в кровать своему сыну, как вам это? Нет больше ножей! Нет больше игры с Богом! Только анонимный динамит! А если подумать, что этой премией награждаются и работающие в «мирных целях» физики, взявшие в качестве образца разрушения как раз динамит, чтобы во множество раз усилить последствия давно ожидаемого Апокалипсиса.
— Вы намекаете на сочинения Розы Най? — улыбается Литературовед.
— Вот именно. Только такая неврастеничка, как Роза Най, могла осмелиться затронуть литературные темы, на которые отважились посягнуть лишь несколько писательниц-англичанок в девятнадцатом веке. Вспомните этих неврастеничек, ставших жертвами пуританизма их безбородых наставников — отцов, дядей, кузенов или мужей, похожих на словно выбравшихся из саркофагов мумий с высушенными руками. Ничего удивительного, что их болезненное воображение рисовало лишь ветры и низко нависшие над ландами облака, а их книги рассказывали о гробах, трупах с пустыми глазницами и кровосмесительной любви. Да, Розе Най удалось заново изобрести ядовитое современное письмо, где чуть в завуалированном виде показывается отвратительный отец, охваченный сильнейшей паникой. Вездесущий отец владеет волшебным кольцом, сверкание которого снимает с детей кожу… Помните знаменитую фотографию ребенка с ободранной кожей, кричащего: «Да!», позади которого возвышается гриб с головой мертвеца — результат ядерного взрыва?
— Роза Най, — замечает Литературовед, — обладала необыкновенно оригинальным умом. Мне так и не терпится погрузиться в ее сочинения, которые я положил на этот стул. У нее есть совершенно потрясающие страницы о ее брате Курте и особенно о ее браке с этим чокнутым комедиантом, чью фамилию она взяла и даже подписывала ею свои последние книги: Роза Зорн-Най. Все эти откровения так волнующи! Только ночная тишина поможет мне разобраться в них. В любом случае, книги Розы Зорн-Най не имеют ничего общего с рабскими.
5
— Когда я собирал материал для своей книги и пытался разобраться в отношениях треугольника Роза-Курт-Густав Зорн, то часто думал о семействе Бронте, — продолжает Литературовед. — Две сестры и брат-наркоман, тщеславный и слабоумный, пишущий бездарные поэмы, которые он подсовывал в рукописи своих сестер.
— В случае с Найями, это, скорее, брат и сестра предпочитали бы, чтобы между ними вторгся кто-то третий, — говорит Поэт-Криминолог. — И именно этой болью, если я правильно понял, проникнуты их сочинения, постепенно опутавшие молодое трио неразрывной сетью.