Барон перестал метаться по комнате и взял со стола лист пергамента. Это было последнее донесение из провинции Кельн, провинции, на примере которой два года назад барон преподал урок остальным. Сейчас казалось, что тогда барон перестарался, потому что сын старого герцога Кельнского, которого барон Мелиадус публично разрезал на куски на главной площади, поднял восстание, причем настолько мощное, что ему удалось практически разбить силы Гранбретани. Если бы к войскам не подоспели подкрепления в виде орнитоптеров с огненными копьями большого радиуса действия, то Кельн временно выпал бы из-под сферы влияния Гранбретани.
Но орнитоптеры быстро разметали силы молодого герцога, а он сам был взят в плен. Скоро его должны были доставить в Лондру, чтобы он видом своих мучений развлек дворян Гранбретани. И снова это был случай, когда граф Брасс мог помочь им, потому что прежде, чем пойти на открытое восстание, герцог Кельнский предложил Темной Империи свои услуги в качестве наемника, был принят, прекрасно сражался на службе Гранбретани при Нюренберге и Ульме, завоевал доверие Империи, добился командования армией, которая почти целиком состояла из солдат, когда-то служивших под началом его отца, а затем повернул эту армию к родному Кельну и напал на войска Гранбретани.
Барон Мелиадус нахмурился при мысли, что молодой герцог подал пример, которому и другие могли последовать. О нем уже говорили как о герое в германских провинциях. Мало кто осмеливался противодействовать Темной Империи, как сделал это герцог.
Если бы только граф Брасс согласился…
Внезапно лицо барона озарила улыбка, потому что в голову ему пришла мысль, вернее даже готовый план. Возможно, молодого герцога Кельнского можно будет использовать для других целей, а не для развлечения дворян.
Барон Мелиадус отложил пергамент в сторону и дернул за шнурок звонка. Вошла девушка-рабыня, ее голое тело было разрисовано с головы до пят, и упала на колени, чтобы выслушать приказания господина (слуги барона были женского пола: в свою башню, опасаясь предательства, барон не впускал ни одного мужчины).
— Пойди к начальнику тюрьмы катакомб, — приказал он. — Скажи ему, что барон Мелиадус желает допросить пленного Дориана Хокмуна, герцога Кельнского, как только он поступит в тюремные катакомбы.
— Слушаюсь, господин.
Девушка поднялась с колен и попятилась, оставив барона Мелиадуса, стоящего у окна и глядящего на реку. На его губах блуждала еле заметная улыбка.
Дориан Хокмун, закованный в цепи из позолоченного железа (что подчеркивало его положение в глазах гранбретанцев), спотыкаясь, сошел с трапа баржи на причал, жмурясь от освещения и оглядывая огромные мрачные, угрожающие башни Лондры. Если он и раньше не нуждался в доказательствах безумия обитателей Темного Острова, то сейчас такие доказательства были перед его глазами. Нечто неестественное сквозило в каждой архитектурной линии, в выборе цвета, в резьбе. Но все-таки всюду ощущались могущество, стремление к определенной цели, незаурядный ум.
«Ничего удивительного. — подумал он, — что было столь тяжело разобраться в психологии людей Темной Империи — слишком много здесь было парадоксов».
Охранник — в белой кожаной одежде и белой металлической маске в виде черепа, то есть в форме Ордена, которому он служил, — мягко подтолкнул его вперед. Несмотря на то, что толчок был совсем легким, Хокмун споткнулся и едва удержался на ногах — он не ел уже больше недели. Мозг его был одновременно и затуманен и безразличен: он с трудом осознавал всю суть происходящего. Со времени его пленения в битке при Замке Кельн, никто с ним не говорил. Почти все время он пролежал в темном трюме корабля, изредка делая глоток грязной воды из желоба, по которому тек тонкий ручеек. Он был небрит, взгляд его глаз потускнел, длинные светлые волосы были спутаны, а разорванная одежда испачкана помоями. Цепи оставили следы на его коже, так что на шее и запястьях были видны кровавые полосы, но никакой боли он не ощущал. Честно говоря, он вообще ничего не ощущал, двигался подобно сомнамбуле, видел все веред собой словно во сне.
Он сделал несколько шагов по каменным плитам набережной, споткнулся и упал на колено. Охранники, идущие по обе стороны от него, подняли его и помогли добраться до черной стены, что возвышалась над набережной. В стене была небольшая, закрытая на тяжелые засовы дверь, возле которой стояли солдаты в рубинового цвета масках в виде свиньи. Орден Свиньи контролировал тюрьмы в Лондре. Солдаты перебросились несколькими словами на хрюкающем языке своего Ордена, и один из них, рассмеявшись, схватил Хокмуна за руку и, не произнося ни слова, подтолкнул вперед, а второй солдат в это время распахнул дверь, сняв с нее засовы.
Внутри было темно. Дверь за Хокмуном закрылась, и на несколько мгновений он остался один. Затем в тусклом свете он разглядел маску Свиньи, но более искусно выполненную, чем у солдат снаружи. Появилась еще одна такая маска, потом еще одна. Хокмуна подхватили под руки и провели сквозь дурно пахнущую темноту вниз, в тюремные катакомбы Темной Империи. Он знал, что жизнь его кончена, но не испытывал при этом никаких эмоций.
Потом он услышал, как открылась еще одна дверь. Его втолкнули в крохотную камеру, дверь захлопнулась, и снаружи прогремел задвигаемый засов.
Воздух в камере был затхлый, от каменных стен и пола тянуло сыростью и плесенью. Хокмун устало оперся о стену, затем постепенно соскользнул на пол. Он не знал, потерял ли он сознание или просто заснул, но глаза его закрылись, и он перестал что-либо ощущать.
Неделю назад он был героем Кельна, борцом против агрессоров, человеком с несгибаемой волей, умным и искусным воином. Сейчас, словно это было само собой разумеющимся, люди Гранбретани превратили его в животное — животное без воли к жизни. Человек, не обладающий и столь сильной волей, ухватился бы за желание жить, питаемый собственной ненавистью, строил бы планы побега, но Хокмун, потеряв все, не хотел ничего.
Может быть, если ему удастся выйти из этого транса, то… Но и тогда он станет совсем другим человеком, не тем, кто бился за Замок Келья, не щадя живота своего.
Глава 2
Договор
Горящие факелы и сверкание масок осклабившейся Свиньи и рычащего Волка; красный и черный металл; издевающиеся насмешливые глаза; белые, бриллиантовые, и темно-синие, сапфировые. Тяжелое шуршание плащей и звуки торопливой беседы шепотом.
Хокмун слабо вздохнул и закрыл глаза, затем снова открыл их, когда услышал приближающиеся шаги. Волк наклонился над ним, поднеся факел совсем близко к лицу. Жар был неприятен, но Хокмун не сделал попытки отодвинуться.
Волк выпрямился и заговорил со Свиньей.
— Разговаривать с ним сейчас бесполезно. Накормите его и вымойте. Приведите его мысли хоть немного в порядок.
Свинья и Волк вышли, прикрыв за собой дверь. Хокмун снова закрыл глаза.
Когда он открыл их в следующий раз, его несли по коридорам при свете факелов. Его принесли в комнату, освещенную лампами. Там была кровать, богато устланная мехами и шелком, на резном столике стояли блюда с пищей, тут же поблизости находилась ванна из сверкающего ярко-оранжевого металла, полная горячей воды, и две девушки-рабыни рядом с ней.
Сначала с него сняли цепи, потом одежду, затем подняли и опустили в воду. Когда рабыни стали мыть его, кожу защипало, и в это же время вошел мужчина с бритвой, который подстриг ему волосы на голове и начал сбривать бороду. Все эти действия Хокмун воспринимал абсолютно пассивно, уставившись в потолок, выложенный мозаикой, невидящими глазами. Он позволил одеть себя в приятные льняные одежды, шелковую рубашку и вельветовые бриджи, и постепенно чувство смутного удовлетворения охватило его. Но когда его усадили за стол и затолкали в рот ему какой-то фрукт, желудок его начал спазматически сокращаться и его вырвало желчью. Тогда его напоили молоком со снотворным, уложили в постель и оставили одного. У дверей сел слуга, которому было приказано наблюдать за ним.