А тут как раз и товарищ подоспел...
Много надежд возлагал он на эту встречу - надо было вопрос решить, как друг друга к себе по совместительству оформить, какой конкурентноспособный подарок в Главсоюзкомплект отвезти, чтобы фонды на американскую магнитную ленту "скотч" выбить...
Впервые случилась с ним такая позорная проруха - не узнал он того, к кому торопился на встречу: мешковато сидел перед ним заплаканный человек и смотрел куда-то вдаль пронзительными даже сквозь слезы глазами. В общем, как позже обнаружил Семен в самопальных переводах с китайского - "того старика больше не стало, пришел совершенно другой старик".
Товарищ ушел несолоно хлебавши, а Семен, будто камень на камне, просидел до самого закрытия метро, покуда не потеснила его пылесосом старуха-заочница. Тогда сдвинулись внутри Семена какие-то колесики, медленно поднялся он с места и, не боясь ошибиться, двинулся все равно к какому выходу - открылась ему жизнь, как она есть, и не стояла больше перед ним проблема отбора и выбора.
Пока он шел домой по темным улицам, никто не попался ему навстречу, только у закрытой пивной отделился от стены зеленый при газосветке человек, подошел к нему и пахнул на него перегаром:
- Что, еврей, русского пива захотел? На-коси выкуси! - и показал ему фигу. И засмеялся.
Но не ужаснулся Семен, не взметнулась его нога в отработанном приеме "йоку-гэри", не рухнул наземь человек с переломанными ребрами...
Обнял Семен забулдыгу и тихо сказал:
- Пойдем ко мне, брат! У меня водка есть.
И пошел дальше, не оглядываясь, а человек отшатнулся и заторопился в темноту от этого жуткого места - напугал его проклятый еврей до смерти!
А когда Семен пришел домой, он первым делом открыл холодильник и выбросил в мусоропровод все консервы и колбасу, которые хранились там в неблагоприятных для ботулизма условиях: чувствовал Семен, что он - все свиньи и коровы мира, все рыбы, все существа с клешнями и щупальцами, и стоял у него в ушах свой собственный визг на далеком мясокомбинате, где ему, полуоглушенному током, он же сам - забойщик скота в звании ударника коммунистического труда вскрывает яремную вену.
И успокоился тогда Семен.
И ни с чем не сравнимое, ничем не омраченное счастье, что впервые за много бесчисленных лет, пока в кромешной тьме пробирался он, сам того не зная, к этому самому свету, к бессмертию себя как частицы Жизни, пока занимался разными, недостойными человека глупостями, впервые, но зато уж навсегда, усталый блудный сын вернулся домой, и прежнее нелепое, полное бессмысленных тревог и страстей существование ушло и никогда не вернется, никогда ранее не бывалое счастье охватило Семена.
Он поднялся со стула и закружился по кухне, тихонько хлопая в ладоши, чтобы не разбудить спящую в комнате женщину.
И она не проснулась, счастливо засмеялась во сне и повернулась на другой бок, удостоверив этим исполненным доверия жестом, что новая жизнь не за горами, а Семен вдруг почувствовал, что умирает - все стало тускнеть, уменьшаться, проваливаться куда-то, становиться знаком, вехой прошлого, пока он с ужасом не понял, что его радость и счастье превратились в воспоминание о счастье и радости.
Ошеломленный, застыл он возле раскрытого холодильника. Вот оно, оказывается, как бывает! Вот оно что такое - Обретенный и Утраченный Рай!
Вяло, словно спутанный клубок червей, потекли в нем мысли прежнего рода - надо бы к финишу мусоропровода спуститься, консервы подобрать... хорошо, что эта женщина - утеха многих - его дождалась: очень умело она делает то, что в длинном абстрактном анекдоте называется "дилижанс"...
На этот раз женщина проснулась.
- Где ты был так долго? Я тебя ждала-ждала...
Не зная, что ответить, он топтался на месте.
- Знаешь, я счастье во сне видела, даже не думала, что так бывает... Просто удивительно, оказывается, я раньше счастья не знала, а казалось бы...
Он подсел на тахту рядом с ней и, сбиваясь, путаясь в междометиях и утирая слезы, стал рассказывать, что с ним приключилось.
- Тебя Бог отметил! - нараспев перебила она его, когда он совсем запутался и начал повторяться. - Я таких боюсь! Не провожай меня, тут стоянка рядом!
Стук каблучков - последнее, что услышал Семен в своей черной тоске, а потом разбудил его телефонный звонок: секретарша-биоробот, не поступившая в институт дочка нужного человека, добралась-таки до него.
- Семен Израилевич, как хорошо, что Вы дома! Я Вас ищу, ищу - что делать будем с формой один-мехсчет? Ее надо сегодня отправлять в ЦСУ!
И Семен понял, что ему уже навсегда безразлично - какая новая кукла усядется на его прежнее место и что она будет делать с формой один-мехсчет.
- Людочка, как бы Вам сказать... - лихорадочно затягивал он не решение, но ответ, - я, понимаете, заболел СПИДом, и мне нельзя появляться на работе. Я знаю, Слава мою подпись умеет подделывать - пусть он за меня распишется в заявлении по собственному... Вы уж постарайтесь побыстрее оформить... А на мое место Преображенского поставьте - он его днем и ночью видит.
Заахала Людочка - славная девочка, пусть и с перламутровыми коготками, но Семен ее уже не слышал.
Был он уже далеко, и синим огнем мосты за ним запылали... Решительным человеком оказался Семен, проснулись в нем какие-то устои и впервые его потянуло к старой, преданной фамилии.
На минуту забежал он в гараж, где стоял его новый "Жигуленок". Не собирался Семен на нем ездить, пока антирадар не поставит, да теперь уже было все равно - поехали, милый!
Прямо на работу помчался он к своему знакомому книжнику, схватил его и - как будто за ними собаки гонятся - примчал к нему домой, где сунул тому в зубы полторы тысячи задатка и нагрузил машину религиозной литературой.