В тот же момент торпеда попадает в скалу и взрывается. Страшный грохот, усиленный ущельем фьорда. Огромный столб воды вздымается вверх.
На доли секунды в жилах стынет кровь: ситуация безнадежна, все кончено…
Но сознание возвращается. Остается одно: действовать, действовать быстро и решительно!
— Стоп, обе машины! Обе машины, самый полный назад! — кричу я в исступлении.
Ревут двигатели, вместе с чадом выхлопных газов сыпятся искры. Но лодка не сдвигается с места.
Короткий взгляд на крейсер. Но там нас не видят! Корабль еще затемнен и производит впечатление спящего.
Я хватаю за рукав первого вахтенного офицера:
— Выводите свободных от вахты людей на корму. По Вашей команде они должны перемещаться от рубки в корму, и обратно. Нужно раскачивать лодку!
Другое приказание — Фарендорфу, второму вахтенному офицеру:
— В лодку! Готовьте секретные документы к уничтожению, лодку — к подрыву!
Снова короткий взгляд в корму, на англичанина. Отказываюсь верить своим глазам: он все еще спит! Хотел бы я иметь такой сон, особенно на пенсии!
Новые команды:
— Носовые торпедные аппараты осушить! Продуть носовые цистерны!
Нужно облегчить носовую часть лодки.
Лодка напоминает растревоженный муравейник. Снизу выбегают люди, вызванные на кормовую палубу, по отсекам носятся специалисты по системе всплытия и погружения.
Короткая трель из дудки первого вахтенного офицера, едва слышная из-за шума машин — и топот многих ног по палубе: матросы несутся в корму. Снова трель, и снова топот ног: теперь все возвращаются назад, к рубке.
Все это продолжается несколько минут. Лодка шевелится, но не сходит с мели. Нужно попытаться развернуть ее.
— Стоп, правая машина! Лево на борт! Правая машина, малый вперед! — командую я.
Лодка медленно, мучительно медленно поворачивает, но остается на месте.
Наблюдатель правого борта шепчет мне:
— Господин капитан-лейтенант, там — тень…
Я оборачиваюсь:
— Где?
Он показывает направление рукой. По фьорду перед входом в нашу бухту медленно идет корабль. Безмолвный, без огней, едва видимый контур. Серый призрак в полутьме северной ночи.
Тут на его борту возникают вспышки света. Сигналы морзянки прожектором. Он запрашивает у нас опознавательный знак.
— Господин капитан-лейтенант, что им ответить? — спрашивает сигнальщик.
Он говорит приглушенно, хотя шум наших машин лишает это смысла.
Теперь мы — в непосредственной близости двух вражеских кораблей: за кормой — крейсер, перед нами — неизвестный корабль.
Сигнальный прожектор уже в руках у Хэнзеля.
— Оставьте это, — говорю я поспешно. — Может быть, этот парень примет нас за затемненный светящийся знак.
Корабль поморгал нам еще морзянкой, но мы продолжаем молчать. Наконец, он оставляет свои напрасные попытки.
— Господин капитан-лейтенант, — обращается ко мне Хэнзель, — там, рядом с берегом, стоит рыбацкий катер…
Он умолкает. Но мы понимаем в этой чрезвычайной ситуации друг друга с полуслова. Если все кончится неудачей, то мы могли бы на этом катере дойти до Нарвика, подумал я, и отдаю вниз приказание:
— Пулеметы, пистолеты и ручные гранаты приготовить!
Взгляд на крейсер: продолжает спать.
Наблюдатель левого борта:
— Господин капитан-лейтенант, это — рыболовное судно.
Я снова смотрю на силуэт. Верно, он прав. Это вооруженное рыболовное судно. Оно остановилось как раз перед входом в нашу бухту.
Итак, мы в положении мыши в мышеловке. Беспомощные. Без единой торпеды. Лакомая добыча сразу для двух вражеских кораблей, каждый из которых гораздо сильнее нас, пока мы над водой.
Голос старшего штурмана:
— Лодка пошла назад!
В тот же момент мы замечаем это все. Скребущий звук, лодка скользит назад, нос опускается и мы — на ровном киле…
Свободны! Слава богу, мы свободны!
— Всем вниз! — командую я. — За исключением верхней вахты! Восстановить дифферентовку!
Мы следуем к темному силуэту судна, которое блокирует выход из бухты. Непосредственно перед ним мы погружаемся. Когда он вникает в суть происходящего, уже поздно: мы отходим полным ходом. Позади нас грохочут бесполезные теперь взрывы глубинных бомб.
Когда я спускаюсь из боевой рубки в центральный пост, то слышу чей-то голос:
— Поистине, это была партия игры не на жизнь, а на смерть.
И я думаю: «Поистине, если бы мне время позволяло, я бы тоже испугался».
Шестьдесят шесть тысяч тонн