— Так, так, очень интересно. — Профессор потирал руки от удовольствия. — Значит, сначала был один Забалуев, а затем другой? И ребенок? Ну, а разницу, разницу-то между этими двумя вы заметили?
Валентина Сергеевна недоуменно пожала плечами.
— Ну, какие-нибудь детали? Глаза, например?
— Да я особенно не приглядывалась, правда, мне показалось, что первый Забалуев был какой-то неестественный, слишком веселый, что ли… Как-то уж очень оживленный.
Профессор задумчиво поглядывал на Петухову.
— Все-таки, мне кажется, дело тут сложнее. Я думал, архивариус тоже из их компании. Но, видимо, ошибся. Сдается мне, здесь действует направленная галлюцинация, а может, и того серьезнее, классический оборотень. И почему именно ребенок, мальчик? На кого он похож, что вообще вы обо всем этом знаете? Ведь дитя вы видите не в первый раз?
— Да, — подтвердила Петухова. — И он мне абсолютно незнаком, хотя вроде бы кого-то напоминает.
Валентина Сергеевна напрягла память, но ничего определенного вспомнить не смогла.
— Ладно, — сказал Струмс, — с этим еще разберемся. Значит, таинственный малыш посоветовал вам ехать в Лиходеевку? Вот и я вам советую, и весьма настоятельно.
— А скажите, — Валентина Сергеевна внимательно посмотрела на Струмса, они знают, что вы в городе?
— Без сомнения, знают они, конечно, и то, что вы в данную минуту находитесь у меня. Но уверяю вас, это не имеет никакого значения.
— То есть? — не поняла Валентина Сергеевна.
— Видите-ли, голубушка, они настолько уверены в своих силах, что не обращают внимания на противника, да, видимо, и противником-то меня не считают. Ну что я им… Какой-то жалкий смертный, да и не во мне дело, а в вас. И тут в ход пущены все средства.
— Страшно-то как, — содрогнулась Петухова.
— Да, — согласился профессор, — ситуация невеселая. И все же помните, что сказал малютка в зеркале: «Выход всегда есть».
Придя домой, Валентина Сергеевна всюду включила свет. Поужинала. Старое зеркало в прихожей притягивало ее к себе. А что, если потушить свет, может быть, зеркало снова засветится? Несмотря на страх, она так и сделала. В темноте долго смотрела на зеркало, но оно оставалось по-прежнему темным.
Все-таки ребенок не давал ей покоя. Почему-то казалось, что лицо его было из ее собственного детства. Может быть, какой-то дворовый мальчишка или сосед по дому? У нее мелькнула мысль полистать семейный альбом. Она достала его с этажерки и осторожно раскрыла массивную, обтянутую синим плюшем крышку. На пол упал ворох фотокарточек. Она подобрала их и стала медленно перебирать. Вот мама, отец, вот она уже взрослая, с подругами. Бабушка с дедушкой. А на этой карточке ей лет десять. Стоп! Ее лицо… оно так похоже на лицо того ребенка. Так вот откуда чувство, что она его знает. Но как это может быть?!
И тут она вспомнила и похолодела. Давным-давно, в пору ранней молодости, случился у библиотекарши бурный, но скоротечный роман с одним молодым человеком. Тот выдавал себя за летчика, но на поверку оказался бухгалтером, чем сильно снизил свою ценность в глазах Валентины Сергеевны. Она не собиралась связывать жизнь с каким-то счетоводом, да и он не горел желанием. Они мирно расстались.
Однако роман имел неприятные последствия. Как ни скрывала Валентина, как ни затягивалась в корсет, мать скоро обо всем догадалась. Выход нашли быстро. Ее отправили к дальней родственнице, жившей в Конотопе. Там она благополучно родила мальчика. Ребенка тут же отдали кормилице. Библиотекарша его почти не видела, да, откровенно говоря, и не стремилась увидеть. Кормилице регулярно высылались деньги, а та в коротких письмах сообщала, что мальчик (его назвали Павлом) жив и здоров. По правде, мысль о том, что у нее есть сын, пусть в далеком Конотопе, тяготила Валентину. Ей было не жалко денег, посылаемых на воспитание мальчика. Ее мучил страх, что узнает муж, она к тому времени уже вышла замуж.
Так что краткое сообщение, что Павел умер от дифтерита, заставило проронить две слезинки и вздохнуть с облегчением. И вот теперь… Неужели тот ребенок — ее сын? В этом она уже не сомневалась. Вот откуда все ее муки. Молча кусала Валентина Сергеевна губы, не в силах справиться с душившими ее слезами. «Это кара, кара Божья», — явственно всплыла четкая мысль.
Валентина Сергеевна рыдала долго и безутешно. Лицо ребенка стояло перед глазами и не давало успокоиться.
Превозмогая слезы, трясущимися руками она достала из самого дальнего угла шкафа маленькую шкатулочку красного дерева. Там на самом дне, среди пожелтевших документов, старомодных украшений, лежал маленький крестик на золотой цепочке, крестик ее матери. Она достала его, повертела в руках и вдруг решительно надела на шею, зашептала слова полузабытой молитвы. Глупо, конечно. Какой-то крестик… Но отчего-то стало теплее, будто хрустнула и рассыпалась льдинка, холодной коркой лежавшая на душе. А утром произошли события, которые вытеснили тоску.
Проснувшись, Петухова отправилась в ванную. Вот уж блаженство! Горячая вода, разомлевшее тело, сладостные видения витали перед затуманенным взором.
Вода стала остывать, и она решила добавить горячей. Открыла кран. В кране забулькало, и оттуда медленно выполз огромный, вроде мыльного, пузырь, но только во много раз больше. Переливаясь всеми цветами радуги, прозрачный пузырь колыхался в воздухе над ванной.
Недоуменно смотрела Петухова на это чудо, а с пузырем между тем происходили изменения. Его внутренность наполнилась мерцающими разноцветными огоньками. Это было очень красиво, но страх понемногу начал заползать в душу, вытесняя опьянение. Огоньки начали сгущаться и образовали подобие лица. Черты его становились все отчетливее. Это было лицо какого-то глубокого старика, совершенно незнакомого Валентине Сергеевне. Старец, казалось, внимательно смотрел на библиотекаршу.
Ни жива ни мертва сидела та в ванной и с ужасом смотрела на переливающееся разноцветными огоньками лицо. Однако оно начало мутнеть, линии становились расплывчатыми и скоро сменились хаосом разноцветных искорок. Потом внутри пузыря начала складываться другая картина. Валентина Сергеевна сразу же узнала старое кладбище, нагромождение старинных надгробий. Кладбище было пустынным, только на одном памятнике сидела большая птица. Внезапно Петухова ощутила в ванной комнате поток холодного воздуха. Пузырь вытянулся, медленно подлетел к крану и с чмоканьем втянулся в него. Через мгновение из крана полилась вода. Библиотекарша все так же оцепенело уставилась на кран. Вода внезапно стала розовой, а затем начала темнеть, пока не приобрела густо-красный цвет. Валентина Сергеевна вылетела из ванной. Теперь она стояла и смотрела на необыкновенное зрелище. Было жутко, но интересно. Густая темно-красная жидкость наполняла ванную. Петухова набралась мужества и коснулась пальцем жидкости. Теплой, густой и липкой. Понюхала. Сомнений не было — кровь.
Жидкость забурлила, и из нее показалась черная костлявая рука с цепкими длинными пальцами.
Это было выше ее сил. Валентина Сергеевна стремительно выскочила из ванной комнаты, кое-как оделась и бросилась вон из квартиры. Она бежала по оживленным улицам, и прохожие с недоумением глядели на небрежно одетую женщину с мокрыми волосами и диким лицом. Но Валентина Сергеевна, ничего не замечая, мчалась к Струмсу.
«Только бы застать, только бы застать!» — одна мысль стучала в голове.
К счастью, Струмс оказался дома. Тут же находился какой-то молодой человек.
— О! — весело воскликнул профессор. — Вот и наша героиня! Да на вас лица нет! Что случилось?
Валентина Сергеевна не могла ничего ответить, только бессмысленно разевала рот.
— Коля, налей ей коньяку, — распорядился профессор, — да в стакан лей!
Стуча зубами о край стакана, библиотекарша сделала глоток и только тогда перевела дух.
Дрожа и поминутно озираясь, принялась рассказывать.
— Да, — сказал Струмс после того, как она умолкла, — повествование производит впечатление. Не правда ли, Коля? Да, кстати, познакомьтесь, это тот самый Николай Егорович Белов, о нем вы, кажется, слыхали.