Я засмеялся.
— Извините, товарищ майор…
— Извиняться нечего. Отвечайте на мой вопрос!
Я прокашлялся, расправил плечи и громко отрапортовал:
— Вас слушает, товарищ майор, пионер Жужу!
— Ну это уже более или менее… Как меня слышите?
— Чудесно, — говорю я.
— Я вас тоже прекрасно. Поэтому разрешите доложить, что прямая «трансконтинентальная» линия Жужу — Лёнчик готова к эксплуатации. Если у товарища командоса нет больше никаких замечаний, позвольте Корниенко-старшему быть свободным.
— Ой нет, папа! — закричал я. — Подожди немного, давай ещё поговорим. Я хочу тебе рассказать, что мы сегодня получили письмо из Дрездена и Вилли Кюнте раскрыл нам одну военную тайну.
— Военную? — удивился папа. — Но вы должны знать, товарищ командос, что о военных делах, а тем более тайны, говорить по телефону не рекомендуется… Об этом при личной встрече. Так что, с вашего разрешения, товарищ командос, я кладу трубку… Успешной эксплуатации линии…
И трубка замолчала.
БЕСПОКОЙСТВО
Я заметил, что в последнее время дедушка чересчур внимательно по вечерам прислушивается к передачам по радио. Совсем недавно ещё ложился спать сразу же после ужина. А сейчас ежедневно ловит московские известия, но и, кроме того, ещё после них остаётся у радиоприёмника. И особенно внимателен, когда в полночь бьют куранты на Красной площади.
Я ложился раньше. Иногда и хотел бы задержаться, да мама подгоняла: «Жужу, пора спать…»
Но несколько дней подряд я почему-то просыпался как раз в полночь, когда куранты заполняли нашу квартиру малиновым звоном: бом… бом… бом… И всякий раз видел, что дедушка сидит у радиоприёмника, вслушивается в гулкое пение металла. Потом звучал гимн, и наконец часы умолкали, а дедушка ещё долго сидел задумчивый.
Как-то я не утерпел, подошёл к нему:
— Дедушка, почему вы не спите?
Он захлопал ресницами, повёл бровями:
— А ты почему?
— Я случайно проснулся… А вы и вчера, и позавчера…
— Я ко сну равнодушен… А тебе надо спать, если хочешь скорее вырасти… Беги…
Я ушёл, так и не узнав, почему дедушка задумчивый и почему по вечерам допоздна засиживается у радиоприёмника.
Несколько дней подряд к нему приходили дядька Прокоп и дядька Роман. Они втроём закрывались в другой комнате и долго о чём-то спорили. Мне хотелось, конечно, всунуть нос в их дела, но дедушка не разрешал, повторяя обычное: «Беги, Жужу, гуляй…»
Когда двери наконец открывались, из комнаты валил папиросный дым, а на столе в пепельнице лежала целая гора окурков.
О чём они могли спорить? Благо, что чертежи колесиков сделаны, и теперь только изготовляй их. А они вновь сидят над ватманом.
Пользуясь перерывом, я вскочил в комнату и старался заглянуть в чертежи, но дедушка быстро сворачивал их, приговаривая каждый раз: «Не твоё, Жужу, мелется, не подставляй ковшик…»
Дядька Прокоп тоже чаще всего отделывался шутками. Только дядька Роман, к которому я всё больше и больше питал симпатию, как-то сказал:
— Да пожалейте парня… Вы же видите, как ему интересно…
— Всему своё время, — махнул дедушка рукою и спрятал чертежи высоко на шкаф. — Ну что он поймёт?..
— Да разве он маленький? — продолжал защищать меня дядька Роман. — Иди сюда, видно, с ними каши не сваришь. Бери стул и садись.
Я подставил к столу табурет.
— Так вот, — взял он карандаш и подвинул к себе клочок бумаги, — хотя твой дедушка по головке за это наверняка не погладит, но я открою тебе секрет: мы решили переделать старые куранты. Ты знаешь, что такое куранты?
Я, кажется, и слышал это слово, но сейчас не мог припомнить, что оно означает.
— Куранты, — объяснил дядька Роман, — это часы, которые умеют отбивать в колокола время или исполнять мелодию.
— А-а… — обрадовался я, — так вот почему дедушка по вечерам засиживается у радиоприёмника: он прислушивается к курантам на Красной площади…
Дядька Прокоп захохотал на всю комнату. Дядька Роман только скупо улыбнулся, а дедушка погрозил нам пальцем и покачал головою:
— Ах, уж эти сорванцы…
— Так вот, Жужу, — продолжал дядька Роман. — Как говорится, легче было бы новую хату поставить, чем старую перестраивать… А мы хотим к старым часам приладить новое приспособление, чтоб оно…
— Может, ты у Жужу попросишь помощи? — перебил его дедушка.
— Видишь, — отложил дядька Роман карандаш, — сердится твой дед. Злится, потому что, сколько мы ни бьёмся, ничего из нашей затеи не получается, никак не можем концы с концами свести…