ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Четверг, 24 июля
Морс решил про себя, что поедет в Сохо позднее, а вместо этого отправился в Оксфорд, где его ждали более срочные дела. Итак, где-то около полудня он поставил свою «Ланчию» на свободное место на стоянке позади колледжа, туда, где красовалась надпись: «Не занимать. Для старшего преподавательского состава», прошел через главные ворота с надписью: «Посетителям вход воспрещен» и вошел в привратницкую.
Привратник в котелке, очень молодой, по уже обладающий той необходимой смесью раболепия и официальности, выразил полную готовность ответить на те вопросы, которые Морс собирался задать ему: да, большинство студентов уже уехали на летние каникулы; да, большинство преподавателей тоже разъехались, в том числе и ректор, проректор, казначей, старший наставник, старший преподаватель, старший...
— И что, все на Багамы?
— Большинство на континент, сэр, и в Грецию.
— Небось, на эти самые пляжи, где женщины загорают с обнаженной грудью?
В течение нескольких секунд молодой привратник смотрел на него хитрым взглядом, как если бы он собирался вытащить из одной из многочисленных ячеек для писем, что занимали пространство за его спиной, пошлую открытку. Но он быстро совладал с собой и с достоинством ответил:
— Об этом мне ничего не известно, сэр.
— А доктор Брауни-Смит? Он все еще отсутствует?
— Я не видел его в колледже с тех пор, как получил от него записку... а после этого... подождите минутку.
Он отошел к своему столу и снова вернулся к окошечку с вывеской «Справочная», держа в руках пачку писем.
Несмотря на то, что читать пришлось вверх ногами, Морсу удалось кое-что разглядеть. Сначала его взгляд скользнул по конверту, что лежал сверху: «Проф. М. Либерманн — вернется 6 августа. Всю корреспонденцию пересылать в пансион «Хаймштадт», Фридрихштрассе, 14, Цюрих». Следующее, что бросилось ему в глаза: «Г-н Дж. Вэстерби — уехал в Грецию до конца августа. Всю почту сохранить в Лонсдейле». И наконец: «Д-р Брауни-Смит...»
— Вот оно, сэр.
Морс взял написанную от руки короткую записку и прочитал:
Отсутствует до поступления дальнейших сведений адрес не указан.
Он мысленно поставил запятую перед словом «адрес», а затем вернул листок назад.
— А телефонные звонки были?
— Да, сэр. Вчера, мне кажется, был или, может быть, во вторник.
— Вы сами разговаривали?
Привратник кивнул головой:
— Тот, кто звонил, действительно был доктор Брауни-Смит?
— Думаю, да.
— А вы хорошо его знаете?
Молодой человек пожал плечами:
— Да, довольно хорошо.
— Вы бы могли узнать его голос?
— Ну...
— Как давно вы здесь работаете?
— Теперь уже больше трех месяцев.
— Дайте-ка мне ключ от его комнаты. — Морс бесцеремонно показал на связку ключей, что висела сбоку от ячеек для писем, и привратник передал ему ключ.
Уставленная книгами комната, в которую вошел Морс, была темной и тихой, словно могила. Повсюду были видны следы академических занятий, которым Брауни-Смит посвятил свою жизнь: на письменном столе лежала огромная кипа машинописных листов — это оказался опус о Филиппе, отце Александра Великого, рядом масса фотографий, слайдов, почтовых открыток. На шкафу, что стоял около письменного стола, красовался мраморный бюст мрачного Цицерона; на стенах, в промежутках между книжными шкафами, висело множество черно-белых фотографий соборов, ваз и скульптур. Но не было ничего из ряда вон выходящего, все как будто находилось строго на своих местах.
Из этой главной комнаты можно было пройти в два других помещения: в распахнутый настежь довольно грязный туалет и в маленькую спальню. Там стояла единственная кровать, было еще несколько сот книг, белый умывальник и большой шкаф красною дерева. Дверца шкафа пронзительно заскрипела, когда Морс открыл ее. Его взгляд скользнул вдоль ряда рубашек и брюк. Ему пришло в голову, что нужно было прихватить с собой рулетку, и единственное, что его извиняло, была мысль о том, что планирование своих будущих действий было в целом нехарактерно дня него. Кроме проверки карманов одежды в шкафу, он очень заинтересовался огромной коллекцией носков, откуда вытащил совершенно новую пару с биркой, которую и сунул себе в карман.