Льюис спокойно ответил:
— Да, сэр, я смотрел его и как Брауна, и как Брауни с буквой «и» на конце, и как Смита, и я просмотрел вообще все остальные карточки на буквы «Б» и «С» на случай, если его карточка оказалась не на своем месте. Но вы должны смириться с этим. Если только они не потеряли его документы... Но доктор Брауни-Смит не является донором.
— Так! — Какое-то время Морс сидел задумавшись, потом на его лице появилась улыбка. А почему же вы не посмотрели на букву «В»?
— Простите?
— Ладно, забудьте об этом! Во всяком случае, пока. А теперь моя очередь рассказать вам кое-что интересное.
И Морс поведал ему о своих утренних похождениях, а в заключение протянул Льюису лист бумаги, на котором были напечатаны два предложения.
— Посмотрите на второе предложение, Льюис.
Льюис кивнул, глядя на предложение, начинающееся словами: «Ленивая бурая лиса прыгает...»
— Одним словом, Льюис, это та самая машинка, на которой было напечатано найденное нами письмо!
Льюис присвистнул с искренним изумлением.
— Вы уверены, что не ошиблись, сэр?
— Лью-ис! — Морс угрожающе посмотрел па Льюиса. — И еще кое-что...
Он бросил на стол записку, которую дал ему ректор Лонсдейла, — записку, которая была оставлена в привратницкой предположительно Брауни-Смитом.
— Она была напечатана на той же самой машинке!
— Вот это да!
— Итак, следующее, что вам поручается...
— Минутку, сэр. Вы совершенно точно знаете, кому принадлежит эта машинка?
— Да-да, Льюис. Эта машинка принадлежит Вэстерби.
Он выглядел совершенно счастливым, и на его лице было написано удовлетворение и сознание собственной правоты.
Таким образом, Льюис туг же получил задание конфисковать обе машинки и отправился в Лонсдейл, в то время как Морс принял две таблетки пенициллина и остался ждать господина Эндрюса, преподавателя Древней Истории из Лонсдейла.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Четверг, 24 июля
Эндрюс, «приятный молодой человек», как до этого охарактеризовал его Брауни-Смит, оказался примерно того же возраста, что и Морс. Он был худощав, в очках, с умными, проницательными глазами, среднего роста и сразу же произвел на Морса приятное впечатление.
Он заявил Морсу, что, будучи официальным лицом в Лонсдейле, не слишком доволен тем, как Морс по телефону напал на секретаря колледжа. Но в ответ на вопрос Морса он может сообщить, что да, в пятницу одиннадцатого июля в колледже на завтрак действительно была копченая рыба. Таким образом, Морс получил на свой вопрос исчерпывающий ответ.
Морсу понравился этот человек, и вскоре он уже рассказывал ему о некоторых подозрениях ректора в отношении Брауни-Смита и сообщил о том, что именно он сейчас ведет это дело.
— Объясните мне поподробнее, инспектор. Мне известно об этом больше, чем вы думаете. Прежде чем уехать, ректор рассказал также и мне, что его беспокоит отсутствие Брауни-Смита.
— Я думаю, у него есть основания беспокоиться и сейчас.
— Но мы получили от него записку.
— Которую он не писал.
— И можете это доказать? — спросил Эндрюс так, словно поощрял слабо подготовленного студента во время текстологического анализа.
— Боюсь, что Брауни-Смита уже нет в живых, сэр.
Какое-то время Эндрюс сидел молча, казалось, он не был ни потрясен, ни удивлен.
— Скажите, а он случайно не был донором? — спросил Морс внезапно.
— Я не знаю. Такие вещи обычно не афишируют, как вам кажется?
— Некоторые люди даже делают наклейки на своих машинах: «Я сдаю кровь».
— Нет, не припомню.
— У него была машина?
— Громоздкий черный «Даймлер», который потреблял огромное количество бензина.
— Где же он сейчас?
— Понятия не имею.
— Вы никогда не замечали, что он пил в колледже из спиртного?
— Он любил выпить немного скотча, как и большинство из нас, но у него не было пристрастия к алкоголю. Он был поклонником Аристотеля, инспектор. Дня него расстояние на полпути к дому было чем-то между «слишком далеко» и «слишком близко», м-м-м... если вы понимаете, о чем я говорю.
— Да, думаю, что понимаю.
— Одним словом, могу вам сказать, что в Лонсдейле никогда не видели Брауни-Смита пьяным.
— Вы хотите сказать, что он был достаточно скучным человеком?
— Нет, я не это имел в виду. Я только хочу скатать, что он терпеть не мог умствований, позерства и беспечности.