Теперь, пожалуйста, будьте внимательны! Однажды, всего несколько педель назад, я увидел какого-то человека, который поднимался по моей лестнице. Человек этот, во всяком случае в тот момент, меня не видел. Сначала он неуверенно озирался вокруг, словно искал что-то в незнакомом месте, потом он нашел то, что искал, вынул ключ и вставил его в дверь комнаты, где жил Вэстерби. Тогда я решил немного понаблюдать за ним. Если кто-то имел намеренье украсть бесценные сокровища моего коллеги, то у меня на самом деле не было никакого желания вмешиваться в это дело. По правде говоря, мне было интересно тайно наблюдать за ним, меня это даже несколько развлекало. Я узнал, что этот человек был главой лондонской фирмы по перевозке вещей, что он приехал сюда, чтобы оценить объем работы и упаковать имущество своего клиента. Спустя несколько дней я снова заметил того же самого мужчину, хотя на этот раз он накрутил себе на щеку ярко красный шарф, как если бы дул страшный ветер или как если бы этот тип недавно побывал в кресле у дантиста. После этого прошло всего несколько дней, как вдруг я получил istam epistolam[16]; это было то самое письмо, половину которого получили и вы.
Выглядит ли все это таинственно и загадочно? Нет! Для вас, разумеется, тоже нет. Потому что вы, должно быть, уже догадались, что я хочу сказать. Да! Я узнал этого человека. И этот человек заставил меня вспомнить один эпизод моей жизни, о котором я горько — ах как горько! — сожалею до сих пор и в котором искренне раскаиваюсь. Но я снова забежал вперед (или назад). Это зависит от того, как на все это посмотреть.
Вместе со своим помощником этот мужчина появлялся еще три или четыре раза. Он наблюдал за тем, как пакуются вещи в комнате моего коллеги. И каждый раз скула этого человека была замотана все тем же безвкусным шарфом. Можно было подумать, что он (как я уже сказал) страдает острой зубной болью... или, что он хочет скрыть свое лицо. Тогда у меня возник вопрос, не пытается ли кто-то, судя по всем этим обстоятельствам, сложить два и два и получить двадцать два? То есть, другими словами, попросту провести меня. Возможно, он боялся, что я узнаю его в лицо? Догадывался ли он при этом, что его неуклюжие попытки обмануть меня были напрасными? Почему, спросите вы? Да просто потому, что я уже узнал этого человека. В связи с этим у меня возникло некоторое недоумение — мне нужно было как-то увязать два, следующие одно за другим, события вместе. Первое — прибытие в Лонсдейл единственного человека мире, которого я надеялся не встретить больше никогда в жизни. Второе — получение самого странного письма, какое я когда-либо держал в руках за все время моего пребывания в колледже. Мне показалось, что в сумме два эти события давали гораздо больше, чем двадцать два, но не настолько больше, чтобы я не мог с этим справиться. Теперь пойдем дальше.
Я принял приглашение. Почему бы и нет? Я никогда не был женат, и, следовательно, никогда не знал наслаждений (если они и в самом деле являются таковыми) семейного ложа. Радость от узаконенных сексуальных наслаждений всегда казалась мне преувеличенной, но незаконный сексуальный соблазн, тем не менее, всегда останется привлекательным для такого пожилого холостяка, как я, который не может похвастаться большим опытом такого рода. Так что сладострастные, хотя и довольно редкие, мысли не совсем чужды даже такому сухарю, как я.
Итак, на чем мы остановились? Ах да. Я решился и отправился в путь. Мне предстояло пройти на этом пути через все двери, которые уже были приготовлены для меня, но я понимал, на что я иду. Я понимал это совершенно отчетливо. Вам не слишком важно знать все подробности моею путешествия, хотя, если говорить откровенно, там не было слишком много грязи. Вся драма (я должен это признать) была тщательно отрепетирована и разыграна очень правдоподобно, причем та роль, которую исполнял я, тоже была заранее мною подготовлена. Справедливости ради нужно, тем не менее, сказать, что в одной сцене (если вы позволите мне продолжить эту метафору) я совершенно забыл свою партию. Но, возможно, окажись вы на моем месте, с вами произошло бы то же самое. И все из-за женщины невероятного обаяния — настоящей сирены, которая как нельзя лучше подходит для того, чтобы провести даже самого коварного Улисса[17], — она едва, повторяю, едва не разбила броню моей чести. И что, возможно, даже более важно в этой ситуации, едва не лишила меня моего единственного средства обороны — армейского револьвера, который я хранил с тех самых времен, как воевал в пустыне, и который был теперь со мной, оттопыривая карман моего пиджака и придавая мне уверенности в себе.