Этот вопрос тоже следовало решить. Я нашел ответ на него, изловив несколько крыс. Мой тюремщик был удивлен, когда застал меня за этим занятием. Я осмотрел не меньше дюжины крыс. Они были абсолютно сухими и попадали в камеру по трубе, но главное — это были не домовые крысы, а черные, то есть полевые. Значит, другой конец трубы выходит в поле, по ту сторону тюремной стены. Что ж, неплохо.
Далее, я понимал: если я не хочу, чтобы мне помешали, необходимо отвлечь внимание охраны. Видите, вы усложнили мне задачу, сказав начальнику, что побег — моя цель, так что мне пришлось наводить его на ложный след.
Начальник посмотрел на него грустными глазами.
— Прежде всего, нужно было, чтобы он решил, будто я собираюсь связаться с вами, доктор Рэнсом. Итак, я написал записку на клочке полотна, который оторвал от своей рубашки, адресовал ее доктору Рэнсому, завернул в пятидолларовую купюру и бросил в окно. Я знал, что часовой покажет ее начальнику, но рассчитывал, что он отправит ее по адресу. Она у вас, эта первая записка?
Начальник достал шифровку.
— Но что, в конце концов, это значит? — спросил он.
— Прочитайте с конца, начиная с буквы Э, и не обращая внимания на границы слов, — сказал ММ. Начальник последовал его указаниям.
— «Э-т-о… это», — начал он, какое-то время изучал записку, потом с ухмылкой прочитал ее всю: — «Это не тот способ, которым я убегу». И зачем вам понадобилось писать такое? — спросил он, все еще ухмыляясь.
— Я рассчитывал, что записка отвлечет ваше внимание, как оно и вышло, — объяснил ММ, — а если бы вы догадались, что там на самом деле написано, это было бы вроде дружеской шутки.
— Чем вы это писали? — спросил доктор Рэнсом, осмотрев клочок полотна и передав его Филдингу.
— Вот, — сказал недавний узник, вытягивая ноги. На них были те же ботинки, в которых профессор отправился в тюрьму, но глянец сошел с них, ваксы совсем не осталось. — Черная вакса, разведенная в воде, служила мне чернилами, а из металлического наконечника шнурка вышло отличное перо.
Начальник взглянул на него и вдруг рассмеялся с облегчением, оттого что загадка разрешилась таким забавным образом.
— Вы неподражаемы, — сказал он в восхищении. — Продолжайте же!
— Это заставило начальника произвести обыск у меня в камере, чего я и добивался, — возобновил рассказ ММ. — Мне нужно было, чтобы начальник взял за правило обыскивать мою камеру и, прискучив безрезультатными поисками, бросил это занятие.
Начальник покраснел.
— Затем он забрал мою белую рубашку и дал мне тюремную робу. Он был уверен, что от рубашки оторван один клочок, не больше. Но пока он обыскивал камеру, еще один лоскут той же самой рубашки размером три на три дюйма, скатанный в маленький шарик, был у меня во рту.
— Еще один лоскут от той же рубашки? — удивился начальник.
— Грудь у всех крахмальных белых рубашек шьется на двойной подкладке. Я вырвал один слой — я знал, что вы этого не заметите. Вот и все.
Последовала недолгая пауза; начальник смотрел на собравшихся, смущенно улыбаясь.
— Избавившись на время от начальника, которому теперь было над чем подумать, я сделал первый серьезный шаг на пути к свободе, — продолжал профессор Ван Дузен. — Вы помните, какими сведениями я уже располагал. С большой долей вероятности можно было предположить, что труба выходит на детскую площадку где-то за стеной; я знал, что там целый день играют мальчишки и что крысы попадают в мою камеру именно оттуда. Зная все это, как связаться с внешним миром? Во-первых, решил я, мне нужна длинная и достаточно прочная нитка, поэтому… да вот смотрите. — Он закатал брюки, и все увидели, что оба носка из хорошей, крепкой пряжи были частично распущены сверху. — Я распустил их — это оказалось совсем не сложно — и стал счастливым обладателем крепкой нити длиной в четверть мили. Затем, — и это стоило мне немало труда, уверяю вас, — я описал свое положение вот этому джентльмену, — он указал на Хатчинсона Хэтча. — Я надеялся, что он поможет мне, рассчитывая на сенсационный репортаж. К клочку ткани я крепко привязал десятку — нет лучшего способа привлечь чей-нибудь взгляд — и написал на нем: «Нашедшего просьба передать эту записку Хатчинсону Хэтчу, “Дейли американ”, который даст предъявителю еще десять долларов».
Далее нужно было сделать так, чтобы записка оказалась за стеной, на площадке, где какой-нибудь мальчишка мог бы подобрать ее. Из двух возможных способов я выбрал лучший. Поймав крысу — я уже сделался специалистом по их ловле — и привязав записку и деньги к одной ее лапке, а нитку к другой, я выпустил крысу в трубу. Рассудив при этом, что естественный страх заставит животное бежать до тех пор, пока оно не окажется снаружи. Очутившись на земле, крыса остановится и попытается перегрызть нитку, которой я привязал клочок полотна и деньги.
Как только крыса исчезла в пыльной трубе, я заволновался. Я так рисковал! Крыса — моя или другая — могла перегрызть нитку, другой конец которой я держал в руке; выбежав из трубы, крыса могла утащить записку и деньги туда, где их никто не найдет; тысячи разных случайностей могли помешать мне. Так прошло несколько беспокойных часов. Крыса продолжала бежать до тех пор, пока в камере не осталось лишь несколько футов нитки, из чего я сделал вывод, что она уже выбралась из трубы. Я дал мистеру Хэтчу подробные указания, что он должен делать, получив записку. Вопрос был в том, получит ли он ее?
Мне оставалось только ждать и обдумывать другие планы на случай неудачи. Я в открытую попытался подкупить сторожа и выяснил, что у него хранятся ключи лишь от двух из семи дверей, отделяющих меня от свободы. Тогда я сделал кое-что еще, чтобы заставить понервничать начальника. Я оторвал стальные набойки от каблуков и притворился, что хочу перепилить ими оконную решетку. Начальник поднял изрядный шум из-за этого, он взял за правило даже трясти эту самую решетку, чтобы проверить, прочно ли она держится. Она держалась прочно — пока!
Начальник снова ухмыльнулся. Он уже оправился от изумления.
— Итак, я сделал все возможное и теперь мог только ждать, что будет, — продолжал ученый. — Я не мог узнать, была ли моя записка доставлена или хотя бы найдена, перегрызла ли крыса нитку, которой была привязана записка. И я боялся потянуть назад в трубу эту тоненькую ниточку, соединявшую меня с внешним миром.
В ту ночь я лег на кровать, но не спал, боясь пропустить условный знак — легкое подергивание нити, которое должно было дать мне знать, что мистер Хэтч получил записку. Примерно в половине четвертого я почувствовал это подергивание — и будь на моем месте настоящий приговоренный, даже он вряд ли радовался бы сильнее!
ММ остановился и обратился к репортеру.
— Расскажите лучше сами, что вы сделали, — предложил он.
— Записку на клочке полотна мне принес мальчишка, игравший в бейсбол на площадке, — сказал мистер Хэтч. — Я тотчас же угадал в ней сенсацию, поэтому дал мальчишке десять долларов и приготовил несколько катушек шелковой нити, бечевку и моток легкой, гибкой проволоки. В записке профессора было сказано, что нашедший укажет мне место, где он подобрал ее, и что я должен оттуда начать свои поиски в два часа ночи. Найдя другой конец нити, я должен слегка дернуть ее три раза, а потом — четвертый.
Я начал поиски, вооружившись электрическим фонариком. Прошел час и двадцать минут, прежде чем я отыскал отверстие трубы, наполовину скрытое в бурьяне. Здесь оно было очень широкое — дюймов двенадцать. Затем я нащупал конец нити, подергал, как было условлено, и сразу же почувствовал ответный рывок.
Тогда я привязал к ней шелковую нить, и профессор Ван Дузен начал втягивать ее в камеру. У меня чуть сердце не разорвалось от страха, что нитка оборвется. К концу шелковой нити я привязал бечевку, а когда и она была втянута внутрь, я обвязал ею проволоку. Когда все это было протянуто в трубу, у нас установилась прочная связь между камерой и отверстием трубы, которой крысы не могли причинить вреда.