— Глядите-ка, — посмотрел на машину Пашков. — Кажется, дядя Хама к нам в школу пожаловал.
— До чего же ты, Лешенька, фамильярно обращаешься с акулами российского бизнеса, — разыграла негодование Катя.
— Я бы даже сказала — теневого бизнеса, — тихо добавила Таня.
Но Пашков возразил: — Мы с дядей Хамой — свои люди.
Ахметов-старший и впрямь, по его собственным словам, «уважал этого парня за выдающийся ум». Кроме того, Лешка, да и все прочее бывшее содружество «В» помнили Хамитяя Хамзяевича, когда тот был совсем простым человеком, а именно бригадиром носильщиков на Курском вокзале.
В те, не очень-то отдаленные, времена у Ахметова-старшего не существовало вообще ни одной машины, и передвигался он на своих двоих или, в крайнем случае, на общественном транспорте.
Пашков подошел к джипу, чтобы поприветствовать «дядю Хаму», однако оттуда вылез Марат Ахметов. Ребята охнули. Правая нога Марата была снизу доверху загипсована. Он тяжело и неумело опирался на костыли. А сзади его бережно поддерживал здоровенный
детина с лицом, испещренным вдоль и поперек, шрамами. Это был главный охранник Хамитяя Хамзяевича — Олесь Убейволк.
— Чего это с тобой, Марат? — первым не выдержал Женька.
— Пострадал немного наш малец, — вместо Марата объяснил мужественный Убейволк. — Споткнулся вчера случайно. Но ничего, — махнул рукою охранник. — До свадьбы заживет. Вот когда мне однажды в пузо автоматную очередь выпустили, было хуже.
— В пузо хуже, — с радостным видом поддержал его Женька.
— С ногой тоже несладко, — заковылял к школе Марат. — А главное, не удалось соревнования выиграть, которые мой предок спонсировал.
— Так это ты, значит, на соревнованиях? — поинтересовалась Моя Длина.
— С какой стороны посмотреть, — отозвался Марат.
— Полезная штука бокс, — вмешалась Катя. — Если челюсть не раздробят, то ногу уж точно сломают.
— При чем тут бокс! — заорал Марат. Было ясно, что Катя затронула больную тему. — Дойди я до ринга, этому американцу был бы обеспечен нокаут. И я уже стал бы чемпионом. А так…
Голос у здоровяка Марата предательски дрогнул. Отвернувшись от друзей, он махнул рукой. Компания с Большой Спасской сочувственно молчала.
Только бестактный Женька осведомился:
— Как же тебя, Марат, угораздило не дойти до Ринга?
— Споткнулся, — был краток Ахметов-младший. — Телевидение приехало, снимали. Провод лежал. Я споткнулся.
— Ясненько, ясненько. Очнулся, гипс, — процитировала изречение из бессмертного фильма Катя.
— Нет, сознания я не терял, — на полном серьезе уточнил Марат. — Но боль была жуткая.
— Видать, на критическую точку кости попало, — со знанием дела заявил Убейволк.
Тут к остальным подбежал одноклассник ребят и соратник Марата по секции бокса Боря Савушкин.
— Живой? — хлопнул Ахметова по плечу он. Марат покачнулся на костылях и едва не упал.
— Ты, Борька, поаккуратней, — жалобным голосом произнес он. — Видишь? Я сейчас не в кондиции.
Из школы послышался второй звонок. Олесь Убейволк, заручившись обещанием ребят, что они помогут «мальцу» подняться до родного класса, уехал. Марат с помощью друзей протиснулся в тесную раздевалку.
— И чего они все так толкаются? — возмущался он, — Человек, можно сказать, на костылях.
— Потому что, когда этот человек не на костылях, — выразительно поглядела на него Катя, — он всех тут в два раза больше толкает.
Это было совершеннейшей правдой. Обычно бурное содружество «В» использовало Марата Ахметова и Борьку Савушкина в качестве таранов и следом за ними легко проникало в школьный гардероб. Впрочем, заметив страдание друга, Савушкин с раздевалкой сегодня справился и один. Затолкав внутрь добрую половину десятого «А», он расчистил проход. Быстро раздевшись, друзья поспешили на первый урок. Впрочем, особенно быстро передвигаться с Маратом «на руках» не удавалось. До лестницы Марат еще кое-как доковылял. Но когда Ахметов попробовал подняться на первую ступеньку, он еле-еле удержался на ногах.
— Ребята, я, кажется, не могу, — растерянно посмотрел на друзей Марат.
— Надо было дома остаться, — с осуждением произнес Тема.
— Вот еще, — запротестовал Ахметов. — Во-первых, дома скучно. А, во-вторых, мне врач сказал, что учиться можно.
— По-моему, как раз нельзя, — возразил Темыч. — Как ты будешь целый день из кабинета в кабинет по лестнице ходить?
— Да я вообще-то думал, что это проще, — сказал Марат и тут же выронил один костыль. — Черт! — в досаде воскликнул он. — И почему у нас в школе давно лифт не сделали? Как было бы хорошо. И учителям пожилым одно удовольствие.
— И какими мы все становимся заботливыми, когда самим плохо, — вкрадчиво проговорила Катя. — Ручаюсь, Маратик, что еще вчера тебя не волновала судьба наших пожилых преподавателей.
— Не волновала, — честно признался Марат. — Но вообще надо предку сказать. Пускай выделит нашему Мише благотворительную сумму на строительство лифта.
— Тогда твоему отцу сперва придется за свой счет школу отремонтировать, — вмешался Олег. — Потому что в нынешнем своем состоянии она лифта не выдержит.
— Всю школу предок, пожалуй, не согласится, — скис Марат.
— А даже если бы и согласился, тебе без пользы, — тихо произнесла Таня. — Пока в школе сделают капитальный ремонт, у тебя нога срастется.
— Меня сейчас другое волнует, — сказал Паш-Ков. — Вот вы тут пожилых преподавателей упомяну-
ли, а у нас сейчас, между прочим, один из них. И к тому же очень вредный. А на урок к нему мы давно опоздали.
— Травка зеленая! — возопила Моя Длина. — Ведь Роман как раз сегодня меня обещал про «Господ Головлевых» спросить!
— Меня тоже, — откликнулся Женька. — Только я не прочел.
— Почему? — повернулась к нему Таня.
— Да как-то у меня такие книги не идут, — развел руками долговязый мальчик.
— Не скажи, — возразила Моя Длина. — Там даже про любовь есть. Разумеется, в сатирическом свете.
— У нас есть шанс сачкануть урок, — не хотелось получать двойку Женьке. — Скажем, что Марата тащили по лестнице. А пока тащили, началась перемена.
— Спасибочки тебе большое, — не согласился Марат. — Что я тебе, паралитик какой-нибудь?
— Ну, вообще-то ты сейчас не очень хорошо двигаешься, — отвечал Женька.
— Все вы мыслите в корне неправильно, — вмешался Пашков. — Тут надо сочетать приятное с полезным.
— Не вижу в своем состоянии ничего приятного, — угрюмо изрек Марат. — И полезного — тоже.
— Это потому, что ты, как и большинство спортсменов, не умеешь абстрактно мыслить, — покровительственно проговорил Лешка. — А у меня голова, — с уважением постучал он пальцем по собственному лбу. — Ив ней, Марат, уже возник план, как из твоего состояния извлечь для всех нас пользу.
— Ну, если у Лешеньки возник план, — всплеснула руками Катя, — то мы сейчас все окажемся со сломанными ногами, руками…
— И головами, — подхватил Темыч.
— Вечно вы преувеличиваете, — снова заговорил Лешка. — Это очень простой план, и у меня все совершенно четко рассчитано. Нам что важно? — посмотрел на ребят он.
— Естественно, чтобы Роман не спрашивал про «Господ Головлевых», — откликнулся Женька.
— Правильно, — кивнул Лешка, который и сам не удосужился прочитать Салтыкова-Щедрина. — Но если мы сачканем, Роман нам потом по «Господам Го-ловлевым» отдельный зачет устроит. А это, может, еще хуже, чем просто урок.
— Хуже, — подтвердил Темыч, которому множество раз приходилось сдавать Роману Ивановичу невыученные стихотворения.
— Значит, лучше всего, если мы и на урок попадем, и Роман нас не удосужится спросить, — продолжал Пашков.
— Мечтатель ты у нас, Лешенька, — иронично сощурилась Катя.