— Так вот каков ваш протеже, Сартин. Мы ему многим обязаны. Лаборд говорил мне о нем.
Начальник полиции не стал скрывать своего изумления.
— Не знал, что господин Ле Флош столь заметная фигура, сир.
Король повернулся к Николя:
— Сударь, расскажите мне о деле, касающемся известных вам вещей. Я вас слушаю.
Не раздумывая, Николя бросился в воду. Он знал: сейчас решается его будущее. Многие на его месте стали бы ловить свой шанс, играя на слабостях слушателя и выпячивая достоинства рассказчика. А он заговорил просто и ясно, живописал, но без особых подробностей, побуждая понять больше, чем сказано, избегал говорить о себе и выставлял на первый план Сартина — быть может, даже больше, чем требовалось. Несколько раз король прерывал его, уточняя детали медицинской экспертизы, пока, наконец, маркиза не попросила его умерить интерес к этим ужасным подробностям. В зависимости от характера событий Николя то был сдержан, то взрывался фейерверком слов. Его речь текла плавно и ритмично, не утомляя присутствующих. Король, слушавший его самым внимательным образом, казалось, даже помолодел; его взгляд засиял каким-то новым блеском. Завершив рассказ, Николя молча поклонился и отступил. С очаровательной улыбкой маркиза протянула ему руку для поцелуя, и молодой человек почувствовал ее крайнее возбуждение.
— Спасибо, сударь, — произнесла она, — мы вам обязаны. Уверена, его величество не забудет ваших услуг.
Встав с кресла, король прошелся по комнате.
— Как говорил мой предок Генрих IV, король — первый дворянин королевства. И первый дворянин сумеет вознаградить сына одного из самых верных своих слуг, который три года назад вместе с доблестными земляками-бретонцами выказал готовность выступить против англичан.[62]
Николя ничего не понимал: наверное, эти слова относились не к нему, а к кому-то другому. Сартин оставался невозмутим, Лаборд от удивления разинул рот, маркиза в изумлении смотрела на короля.
— Да, я сказал правильно: сын одного из моих слуг, чью доблесть я никогда не забуду, — продолжал король. — Сударь, — обратился он к Николя, — ваш крестный, маркиз де Ранрей, недавно покинувший наш мир, передал мне письмо, в котором он признает вас своим законным внебрачным сыном. Мне приятно сообщить вам об этом и вернуть вам имя и титул: отныне они принадлежат вам.
После слов короля наступила тишина. Николя бросился к ногам его величества.
— Сир, умоляю ваше величество меня простить, но я не могу их принять.
Король дернулся и вскинул голову:
— Но почему, сударь, в чем причина?
— Ваше величество, принять означает изменить памяти моего… моего отца и лишить мадемуазель де Ранрей наследства, принадлежащего ей по праву. Я отказываюсь от него, равно как и от титула. Я уже имею счастье служить вашему величеству и прошу вас разрешить мне продолжать службу под своим именем.
— Пусть будет так, сударь.
Он повернулся к маркизе:
— Вот редкий пример неиспорченности человеческой натуры, пример, вселяющий в нас надежды.
Потом он снова обратился к Николя:
— Маркиз писал мне, сударь, что вы, как и он, знаток охотничьего искусства.
— Сир, он сам обучал меня ему.
— Вы всегда будете желанным гостем в моей карете. Лаборд, господин Ле Флош получает привилегию участвовать в травле оленя. Он освобождается от обязанности носить костюм начинающего охотника.[63] А остальные мои пожелания господину Ле Флошу передаст господин де Сартин.