— Потрясите его еще раз, а если потребуется, подвергните его пытке.
— Он старый солдат…
— Он прежде всего висельник. Поэтому никакой жалости ни к нему, ни к Семакгюсу, хотя он, насколько мне известно, ваш приятель. Не забывайте, что на карту поставлены честь короля и государства. Оставьте чувствительность нашим друзьям философам, это их привилегия — разоблачать пороки в нашем государстве, хотя во владениях иностранных князей, которым они в ожидании пенсий воскуряют фимиам, пороков во много раз больше. Бурдо доложил мне о ваших расходах. Я приказал своим казначеям выдать вам еще столько, сколько понадобится. Не экономьте, ставка слишком велика. Действуйте, Николя, у вас не так много времени, а вы, по-моему, нисколько не продвинулись. Поблагодарите Бурдо от моего имени за то, что он сохранил вас для нас.
Николя вернулся в Шатле; в голове его звучали слова Сартина. Неужели ему придется отправить Брикара на допрос к палачу? Решение пришло само собой и, как ни странно, достаточно легко. Он уже присутствовал при допросах: знакомство с мрачными процедурами правосудия являлось составляющей частью обучения полицейского подмастерья. Он прекрасно знал, что, не выдерживая пыток, подсудимые часто сознавались в том, чего не совершали. Он вспомнил, как однажды долго беседовал на эту тему с Семакгюсом. Хирург считал, что сильная боль отнимала у несчастных последние остатки разума. По его мнению, допрос с применением пытки, сам по себе совершенно бесчеловечный, следует отменить, равно как и многие другие негуманные воздействия, которым человек подвергался в судебных застенках. Тогда Николя не нашел убедительных аргументов для ответа хирургу, чьи речи подрывали и без того шаткие убеждения Николя. Сейчас он с ужасом представил себе Брикара в руках палача, увидел, как тело старого солдата раздувается от влитой в него воды, а его единственная нога трещит, зажатая между дощечками испанского сапога. И никто не вставит ему спасительные клинья… Николя признавал: старый солдат — действительно преступник. Но, несмотря на сей очевидный факт, перед глазами его стоял образ юного рекрута, силой уведенного из родного дома. Конечно, в камере перед ним сидел бандит, вряд ли испытывавший угрызения совести, но Николя видел перед собой только растерянного подростка, которого забрали в королевское ополчение и бросили в страшный котел войны.
Погруженный в невеселые размышления, он добрался до Шатле, где его уже ждал Бурдо. Инспектор составлял отчет о событиях прошедшей ночи. Увидев Николя, инспектор непривычно суровым тоном произнес:
— Сударь, у меня для вас плохая новость. Сегодня ночью Брикар повесился у себя в камере. Тюремщик обнаружил его тело во время утреннего обхода.
Какое-то время Николя не мог вымолвить ни слова.
— Повесился… но на чем? — неуверенно спросил он. — Ведь его тщательно обыскали…
— На кожаном ремешке.
Лицо Николя столь внезапно исказилось от ужаса, что Бурдо даже отшатнулся. Николя вспомнил, как он лично развязал руки узника и бросил связывавший их кожаный ремешок на пол. В тусклом свете фонаря ремешок стал невидим, и после допроса он о нем даже не вспомнил.
Вместе с платком, в который были завернуты вещи Рапаса, Бурдо протянул Николя отчет. Николя машинально сунул сверток в карман фрака.
XIII
АЗАРТ ОХОТНИКА
Как улететь мне на крыльях,
Во мраке какого грота сокрыться,
Кто спрячет меня от смертоносного града камней?
В камере никто ничего не трогал. Сыщики смотрели на тело Брикара, висевшее, словно марионетка на ниточке. На ремешке, пропущенном через балку, была завязана затяжная петля. Узник забрался на стол и оттолкнулся назад, помогая себе деревянной ногой, застрявшей в углу. Непроизвольная мизансцена выглядела совершенно гротескно, словно старый солдат намеревался взобраться на стену. Покачав головой, Бурдо обнял за плечи недвижного Николя.
— Подобные неприятности случаются в нашем ремесле сплошь и рядом. Не терзайтесь и не волнуйтесь: эта ошибка не подорвет ваш авторитет.
— Но ведь это действительно ошибка.
— На мой взгляд, определение не совсем верное. Скорее роковая случайность. Судьба предоставила ему возможность самому принять решение. Достойного выхода у него не было, его все равно ждали пытки и эшафот. А в остальном позвольте по-дружески напомнить вам, что по правилам официальный допрос никогда не проводится в одиночку. Поспешность плохой советчик. А помощник может вспомнить то, о чем забыли вы. В ответе за случившееся всего лишь ваше желание поскорее докопаться до истины. И позвольте вам сказать: тот, кто хочет умереть, всегда найдет способ уйти из жизни. В этот раз роковую роль сыграл злосчастный ремешок.
— Бурдо, а вы уверены, что речь идет именно о самоубийстве? Кто-то мог активно захотеть, чтобы он замолчал навсегда…
— Не думаю. Я перевидал множество повешенных, мне не раз приходилось делать заключение о самоубийстве. И хотя я не столь сведущ, как наш друг Сансон, у меня есть кое-какой опыт. Но, разумеется, дело это деликатное. В медицинских школах много рассуждают на тему, каким образом можно определить, был ли человек повешен при жизни или вздернули уже мертвое тело.
— И каково ваше мнение?
Бурдо подошел к повесившемуся и повернул его. Протез упал. Казалось, тело сразу стало грузнее и короче.
— Вот посмотрите, сударь. Лицо одутловатое, с фиолетовым оттенком, губы искривлены, глаза выкатились из орбит, раздувшийся язык зажат между зубами. След от ремешка отпечатался на шее, на горле синие пятна. И, наконец, пальцы бледные и скрюченные, словно рука продолжает что-то сжимать. Эти детали говорят о том, что мы имеем дело с настоящим самоубийством.
— Вы правы, Бурдо, — вздохнул Николя.
Приходилось считаться с реальностью. Справедливые упреки инспектора, высказанные в форме советов, умерили угрызения совести: помощник отнесся к его оплошности с пониманием.
— Полагаю, — произнес Бурдо, — если бы он не повесился, он бы все равно нашел способ уйти из жизни. А это главное.
— Я запомню сегодняшний урок, — прошептал Николя, — и непременно доведу дело до конца.
При мысли о том, что из-за хитросплетений загадочного дела некогда разбитая жизнь Брикара на этот раз разбилась окончательно, в нем закипел гнев. Он пообещал себе найти тех, кто заставил старого солдата пойти на преступление. Холодная решимость возобладала над смятением.
— Эта смерть должна остаться тайной, как и смерть Рапаса, — произнес Николя. — Правда, в случае с Брикаром, боюсь, уже поздно: преступники шпионят за нами. Тем не менее постараемся сделать все, чтобы они думали, что Брикар жив. Тогда они будут чувствовать себя под угрозой его признаний. Нам необходимо, наконец, перейти в наступление и опередить их, предотвратив смерть следующей жертвы.
— И как вы намерены это сделать? — спросил Бурдо.
— Раскинем карты. У нас на руках два убийства. Жертвой первого, скорее всего, является Ларден; вторая жертва — Декарт. У нас один исчезнувший фигурант, который либо мертв, либо в бегах. Это Сен-Луи. У нас есть две женщины. Одна, Луиза Ларден, супруга исчезнувшего, по которому она демонстративно носит траур, является любовницей второй жертвы, Декарта. Другая женщина — Мари. Она либо исчезла, либо уехала сама. Ее мы пока не считаем ни подозреваемой, ни потерпевшей. Есть два подозреваемых — Семакгюс и Моваль. Отметьте, Луиза Ларден, похоже, имеет отношение к обоим делам, но считает себя неприкасаемой, выше всяческих подозрений. А имя Семакгюса всплывает с пугающей регулярностью.
Николя снова засомневался в невиновности хирурга. Он вспомнил, как тот солгал ему при первом допросе, а потом, как бы искупая вину, поведал о тех же событиях, но уже по-другому. И каждый раз завершал рассказ уверениями в своей невиновности. Семакгюс не имел прочного алиби ни при первом, ни при втором убийстве. Были основания подозревать его также в причастности к исчезновению Сен-Луи, ибо если слуга убит, хозяин оказывался последним, кто видел его в живых. К тому же Декарт открыто обвинил хирурга в убийстве кучера. Николя почувствовал, что ему необходимо как можно скорее избавиться от предвзятого мнения относительно Семакгюса. Тем более что хирург жил один. Никто толком ничего о нем не знал, и из этого неведения он соорудил себе поистине неприступную крепость.