На следующий день, в указанный час, пришлось констатировать: Стэндап в свою гостиницу не возвращался. Он не явился на ежедневное чтение в зале святого Пия V. Лицо нунция окрасилось в серый цвет. Каноник Тортелли, с магнитофоном под мышкой, казался больше удовлетворенным, чем расстроенным, что переводчик исчез.
— Ни к чему хорошему чтение этой безумной рукописи и не могло привести,— заявил он.— Его Высокопреосвященство предупрежден?
— Нет еще,— вздохнул Караколли.— Ах, какое неприятное... как бы это сказать?.. faccenda. Che brutta...[40]
Преподобный отец Мореше сел в кресло, которое вчера занимал кардинал Бонино. Его острый взгляд скользил с каноника на Сальва, потом от нунция на часы, которые с удивительным безразличием подчеркивали все увеличивающееся опоздание англичанина и, следовательно, подтверждали его пугающее отсутствие.
— Итак,— наконец проронил Сальва,— наверное, нам пора поделиться нашей проблемой с Его Высокопреосвященством, как и предлагает каноник?
— Безусловно,— согласился нунций слабым голосом.
Он поднялся и пошел к телефону, висевшему возле входной двери.
Никто не слышал, о чем разговаривали два прелата. Когда Караколли присоединился к остальным, то сел поближе к рукописи “Жития”, которую библиотекарь с церемониальной торжественностью положил на столик, вокруг которого они расположились.
— Что сказал Его Высокопреосвященство? — с беспокойством в голосе спросил каноник.
— Он сказал: “Requiescat in расе”[41].
— Неужели Стэндап умер? — воскликнул Сальва.
— Он также сказал на латыни: “Продолжайте переводить”.
— Продолжать? — взвизгнул каноник.— Эту рукопись?
Поднялся невообразимый шум. После двух часов бесплодной дискуссии все согласились, что кардинал прав. В ожидании гипотетического возвращения исчезнувшего британца перевод решили поручить нунцию Караколли. Прежде чем согласиться, последний прибегнул ко всем формам отказа из своего обширного репертуара, от жеманного смирения до добродетельного возмущения, после чего раз десять вытер лоб своим клетчатым носовым платком и начал чтение голосом неуверенного в себе школьника. Все это время Адриан Сальва сидел, глубоко погруженный в свои размышления. Что он делает в этом зале, где толстые ковры на полу и обтянутые плотной обшивкой стены улавливают все звуки? Ведь не только любопытство привело его сюда. И вот теперь он столкнулся с поддельной рукописью и исчезновением британского гражданина, который ни в малейшей степени не был склонен к бегству. Но что нам известно о людях и о вещах, кроме того, что они попали в поле нашего зрения? Загадка ближнего лишь отсылает нас к нашей собственной странности.
“На Средиземном море бури случаются часто, и они тем более опасны, что налетают всегда неожиданно. Гладкая поверхность моря внезапно вздымается волнами под ураганным шквалом, и штиль в один миг превращается в катаклизм. Вот и в ту ночь на корабль, на котором плыли по направлению к Родосу Гермоген и Базофон, накатились такие высокие и могучие валы, что судно опрокинулось.
Базофон бросился к каюте своего хозяина. Вода уже хлестала со всех сторон. Внезапно разбуженный, Гермоген был так ошарашен, что если бы вовремя не явился Базофон, он бы утонул. Заставив хозяина прыгнуть в бушующие волны и пытаясь удержать его на поверхности, юноша, казалось, чувствовал себя посреди разгулявшейся стихии так же уверенно, как на земной тверди, и — о чудо! — его палка держалась на плаву так хорошо, что они оба смогли за нее ухватиться, в то время как корабль затонул, уйдя на дно вместе с последним гибельным водоворотом.
После того как они провели много часов посреди бурных волн, их выбросило на отлогий берег, между скалистыми отрогами, покрытыми скудной растительностью.
— Ты спас мне жизнь,— сказал Гермоген, как только к нему вернулась способность рассуждать здраво.— Если бы не ты, я стал бы жертвой этого кораблекрушения. К тому же, если бы не эта палка, мы не смогли бы долго противостоять огромным валам, которые беспрерывно обрушивались на нас.
— Это палка доброго Иосифа,— сказал Базофон.— Но она не всегда была со мной так любезна.
— Этот Иосиф, наверное, могущественный колдун.
— Он всего лишь плотник, но разве о таких людях не говорят, что они всегда имеют при себе котомку с хитростями. Ну а если говорить о колдунах, мой господин, то самый могущественный среди них, вероятно, вы. Я слышал, как об этом говорили на корабле.