— Да ты умом тронулся! — рявкнул командир отряда.— Какое нахальство! Никто из наших высоких начальников не захочет разговаривать с такой мелочью, как ты!
— Тем хуже. В таком случае я не открою им тайну.
— Какую тайну?
— Которую позволено услышать лишь им, и если вы помешаете мне с ними свидеться, вы наверняка будете потом горько раскаиваться.
Самоуверенность юноши сбила с толку римского командира.
— Ну хорошо,— согласился он.
Римлянин приказал, чтобы Базофона посадили на круп к одному из всадников, а Гермогена оставили там, где он был. Базофон крикнул ему:
— До скорого свидания в порту!
Но ученик Гермеса подумал, что больше никогда не увидит ни своего молодого спутника, ни его палки, о чем горько пожалел. Но что он мог поделать против отряда воинов? Его колдовские способности уступали возможностям палицы. От сильного расстройства он даже выругался — так обидно было чувствовать свое бессилие, когда у тебя из-под носа похищают такое сокровище.
А Базофон был просто в восторге. Ему изрядно надоело трястись верхом на осле. Заканчивать путешествие на крупе римского боевого коня ему показалось куда приятнее. Прижимая к себе дар Иосифа, он не сомневался, что благодаря ему сумеет одолеть все препятствия. Таким образом, когда небольшой отряд прибыл в лагерь, расположенный в пригороде Саламина, настроение юноши было отличным, и он готов был предстать пред очи центуриона Брута.
Этот Брут в свое время служил в римских колониальных войсках в Иудее, а потому знал еврейские обычаи. Он принимал участие в подавлении нескольких восстаний, поднятых зелотами. Но хоть он и оставался верен традициям своих предков, это не мешало ему быть терпимым.
— Итак,— сказал он, когда Базофона подвели к нему,— мне рассказали, что ты очень задирист. Этому ты научился у своих наставников? И какую тайну хочешь ты мне открыть?
— Во-первых,— сказал юноша твердым голосом,— знай, что хоть я и родился во Фессалии, но по отцу я римский гражданин.
— А кто был твой отец?
— Наместник Марцион.
— Что ты говоришь! — воскликнул центурион Брут,—Ведь это он погиб из-за своей жены, которая была христианкой?
— Мой отец ненавидел тех, кто уверовал в Мессию. Он отдал мою мать на муки, и ее пытали до самой смерти. За это Небо сразило его молнией. Такова правда.
Центурион пребывал в задумчивости. Он слышал эту печальную историю. Секта поклонников Мессии разделила подобным образом не одну семью, приводя их на грань трагедии. Подумав об этом, он вздрогнул.
— Неужто Мессия, о котором ты рассказываешь, так любил насилие, что его ученики повсюду сеют раздор? Разве жизнь так длинна, что надо привносить в нее непонимание, враждебность? Рим обеспечивает своим колониям богатство и порядок. Зачем твой Мессия взбунтовался против императора и при живом царе Ироде объявил себя царем иудейским? Зачем пытался он возмутить иудейский народ? А ты, юный римский гражданин, почему ты следуешь этому зловещему примеру, хотя знаешь, какую печальную роль он сыграл в судьбе твоей собственной семьи?
— Дело в том,— сказал Базофон,— что еще ребенком меня взяли на Небо. О том, что я там видел, спорить не приходится. А вот и тайна, которую я хочу вам открыть: существует только один Бог, Бог Авраама и Иакова. Его божественный Сын в человеческом подобии приходил на Землю. Это Мессия, о котором я говорил. Его зовут Иисус Назарянин.
— Я знаю эту историю. Но не все иудеи признают этого Христа. Многие из них считают, что их бог не может воплощаться в человека и что при всем при том у него нет сына.
— Иудеи — упрямый народ! — отвечал Базофон.
— Твой Иисус был иудей.
— Но Он возжелал, чтобы все народы уверовали в Благую Весть, которую Он принес. И если иудеи отказываются следовать за Ним, тем хуже для них. Я знал патриархов. Они хотели научить меня своей мудрости. Но разве я философ? Уроки Самсона показались мне более полезными.
— Оставим это,— сказал Брут.— В каждой философии есть своя доля истины. Но император приказал своим наместникам наблюдать за верующими из твоей секты, чтобы они не бунтовали и нам не приходилось их усмирять. Ты поколотил одного из наших воинов. Думаю, не ошибусь, если скажу, что он сам отчасти виновен, потому что не сумел себя защитить. Но я должен быть уверен, что ты не бунтовал против Рима.
— Он меня оскорбил.
— Чтобы убедить меня в своей благонамеренности, тебе будет достаточно воздать почести императору, воскурив ладан перед его изображением. И ты сможешь продолжать свой путь.