— Мы боги и поэтому бессмертны,— заметил Зевс.— Что может с нами случиться?
В эту минуту вошел Аполлон, такой ослепительный и юный, что Юнона не могла им не залюбоваться.
— Ваше Величество, у меня украли мой лик.
— Кто украл?
— Еврей, называющий себя сыном Иеговы. Его осмеливаются даже изображать в Солнечной колеснице на моем месте. Это недопустимо!
— Конечно, конечно! А этот Иегова претендует на мое место, не так ли? Все это кажется мне несусветной чепухой. От этих иудеев всего можно ожидать.
— Это лживое вероучение распространилось далеко за пределы Иудейского царства. Даже в самой Греции, хотя мне стыдно даже говорить об этом...
Зевс потеребил свою царственную бороду с некоторой нервозностью. Потом спросил:
— А что делает Гермес? Разве я не поручил ему обновить систему?
— Он сочиняет всякую бессмыслицу.
— Дорогой Аполлон, я знаю, что ты никогда его не ценил, но люди чувствуют к нему некоторую слабость. К тому же времена теперь такие, что мы должны поддерживать друг друга. Поэтому прошу вас не спорить и не ругаться между собой.
— Один из наших лазутчиков сообщил мне, что Небо иудеев послало на Землю весьма странного субъекта, поручив ему распространять учение Распятого.
— Весьма странного?
— Это молодой человек, нелюбезный и невоспитанный, единственная заслуга которого состоит, как кажется, в умении ловко орудовать палицей. Но я его опасаюсь. Не стоит ли присмотреться к нему ближе, чтобы выяснить, чего он стоит и каковы его намерения?
— Делай, как знаешь,— ответствовал монарх, зевая.
Не пора ли отдохнуть? Вся эта суета раздражала Зевса. Сон казался ему той тихой гаванью, где можно о ней забыть. И он уснул.
А тем временем на острове Кипр, вблизи Саламина, приближалось время соревнования в воинском мастерстве. В самом центре лагеря соорудили помост, на котором должны были сидеть генерал со своим штабом. Войска выстроили в каре, каждая центурия занимала одну из его сторон, оградив таким образом поле для поединков. Римляне безумно любили такие празднества, которые устраивали в связи с самыми разными событиями или просто по своей прихоти.
Базофон хорошо выспался, поэтому находился в отличном расположении духа и был готов принять участие в соревнованиях, которые надеялся без труда выиграть с помощью своей волшебной палки. Между тем четыре легионера добился свидания с генералом и объяснили ему, каким волшебством молодой человек сумел их победить. Эта жалоба только разожгла любопытство военачальника, который в связи с этим решил, что после поединков на палицах каждый участник должен будет подтвердить свою доблесть и в битве на мечах. Он отклонил трезубец и сеть как оружие, применяемое исключительно в боях гладиаторов.
И вот настал час поединков. Заиграли трубы. Генерал и его приближенные заняли места на помосте. Потом, по сигналу распорядителя, начались первые бои. Базофон должен был продемонстрировать свою сноровку где-то в середине представления. Он не знал, кто будет его противником. Однако, поскольку ему не терпелось отличиться, а никто не приглашал его на арену, он сам выбежал туда к двум первым поединщикам, угрожая обоим своей палкой.
Ему было неизвестно, что дар Иосифа мог помочь ему только в битве за правое дело и что палка обратит свои удары против него в том случае, если он попытается употребить ее во зло. Но так как на этот раз дело было ни правое, ни неправое, речь шла об обыкновенных силовых поединках, то палка попросту осталась тем, чем она была — то есть обыкновенной деревянной палкой. К счастью, Самсон научил его нескольким приемам защиты и атаки. Но в поединке на мечах он с большим трудом сумел остаться невредимым до истечения отведенного времени и возвратился в свой шатер в полном изнеможении.
— Это и есть ваш непобедимый боец? — поинтересовался генерал, обращаясь к Бруту.
— Он экономит силы для своего поединка,— отвечал центурион.
Но в глубине души он начал бояться самого худшего. Он знал, какого противника выбрали Базофону. Это был эфиоп, громадный и безжалостный, о котором ходили слухи, что он питается человеческим мясом. Поэтому Брут сошел с помоста и отправился в шатер, где нашел сына Сабинеллы распростертым на полу, потным и запыхавшимся, с лицом красным, как кирпич.