— Как зовут этого приближенного папы? — спросил Сальва.
— Это его личный секретарь, он всегда был рядом с папой, еще когда тот был кардиналом,— монсеньор Ольбрыхский. После избрания Его Святейшества он остался здесь.
— И значит, рукопись была предложена этому иностранцу?
— Это мне не известно, и, признаюсь, меня удивляет интерес, который тот англичанин и вы проявляете к рукописи.
— О,— сказал Сальва,— она нас интересует постольку, поскольку находилась в папке, где ее не должно было быть, а кроме того, на месте гораздо более важной рукописи, обозначенной в картотеке позорной меткой “666”.
— Правда? — воскликнул Костюшко.— Ведь никто никогда не видел ни одного из этих печально знаменитых текстов, ибо все они были сожжены. Каким образом могло случиться, что один из них избежал костра?
— Причем и тот документ назывался “Житием святого Сильвестра”, другими словами, Базофона,— подчеркнул Мореше.— Вам это совпадение не кажется тревожным?
— Послушайте,— сказал поляк, с виду сильно взволнованный.— Мне ничего не известно об этом деле. Я копировальщик и, возможно, даже фальсификатор, это правда, но я вам клянусь, что ничего не знал об этой подмене и впервые услышал о ней от английского профессора, который, как и вы, пришел со мной побеседовать три дня назад.
Адриан Сальва с видимым усилием поднялся и подошел к столу, где была открыта рукопись, исполненная готическим шрифтом, которую он долго рассматривал, а потом спросил:
— Разве вы не знали, что целая группа исследователей вот уже в течение тридцати лет была занята поисками подлинного “Жития святого Сильвестра”? Разве имя Базофона не попадалось вам на глаза? Вы, специалист по этой эпохе, разве не помните знаменитую фразу Венсана де Бове в его “Историческом зеркале”: “Потерянная история Сильвестра, чье языческое имя было Базофон”? Или фразу Родриго Серето из его сборника легенд: “Этот Сильвестр, которого не следует смешивать с Базофоном”? Полноте, господин Костюшко, вы не убедите меня в том, что, обнаружив краковскую рукопись, вы не подумали, что вам попался в руки памятник, который долго и тщетно искали так много исследователей. Признайтесь, я вас прошу.
Какой-то нескончаемый миг поляк сидел, словно окаменевший. Кровь отхлынула от его лица. Потом он заговорил:
— Господа, когда я обнаружил эту рукопись, я действительно сначала подумал, что сделал величайшее открытие в своей жизни. Базофон! Но очень скоро, расшифровывая текст, я понял, что это совсем другая версия, ничего общего не имеющая с той, которая была обозначена позорным клеймом, ужасной меткой “666”, обрекавшей ее на сожжение. Однако же там рассказывалось о Базофоне...
— И следовательно,— продолжал Сальва,— вам пришла в голову мысль закончить эту рукопись, вдохновляясь “Житием Гамальдона”, чтобы продать ее под маркой пахнущего серой “Жития святого Сильвестра”, что, естественно, должно было вас обогатить, не так ли? Подумать только! Единственный “шестьсот шестьдесят шестой” избежавший костра! Но будущий папа прослышал об этой истории. Он направил к вам своего эмиссара, прелата Ольбрыхского, который, убежденный, что рукопись подлинная, потребовал, чтобы вы продали ее. Не так ли?
— Он ничего мне не заплатил.
— Если не сделал этого через один из швейцарских банков... Но оставим это. Меня интересует совсем другое. Вы сказали нам, что монсеньор Ольбрыхский получил задание купить рукопись для какого-то иностранца. Это неправда, не так ли?
— Возможно, для Ватиканской библиотеки... Ведь мне не сообщили, что она там!
Отец Мореше и Сальва больше ничего не добились. Они уходили с чувством отвращения. Этот Кожушко соединял в себе цинизм с самой отъявленной недобросовестностью. Но, по меньшей мере, теперь они знали, как была сфабрикована рукопись. Осталось посетить архиепископство, чтобы встретиться там с бывшим секретарем Его Святейшества. По дороге иезуит посетовал:
— Мы идем от свидетеля к свидетелю, и понемногу наше расследование продвигается, но куда оно нас приведет? И где же все-таки профессор Стэндап?
— Он понял раньше всех нас, что источник этого дела находится здесь. И не забывайте, что целью его поисков является подлинная рукопись, получившая метку позора. Он, наверное, решил, что подменили ее польские ученые и поэтому она находится в Кракове, там, где раньше хранилось “Житие Сильвестра”, сфальсифицированное Кожушко.