— Ах,— вздохнул нунций,— как хорошо, что вы меня предупредили, что эта часть представляет собой исламский памфлет!
— Обратите внимание,— заметил отец Мореше,— что мысль об этой порче Сильвестра посредством заражения венерической болезнью исходит от дьявола и что Христос желает обратить зло в добро, расстраивая таким образом планы Лукавого.
— Не только это! — подчеркнул Сальва.— Абраксас — имя гностическое. Здесь умышленная путаница между гностицизмом и Злом. А ведь ислам утверждает, что христианство — это смесь гностицизма и язычества, не так ли?
В эту минуту швейцарский гвардеец доложил о прибытии комиссара Пепини, который, войдя, по-военному отдал честь, щелкнув каблуком о каблук, и остановился на почтительном расстоянии. Выражение лица у бывшего офицера карабинеров было грустное и торжественное.
— Монсеньор, святой отец, господин профессор, примите мои приветствия и извините, что я так неожиданно вторгаюсь в ваше ученое общество, но я должен исполнить свой печальный долг и сообщить вам очень прискорбную новость.
— Говорите,— сказал нунций, которого раздражало многословие комиссара.
Словно актер в последнем акте драмы, гость приблизился на шесть шагов и произнес таким выразительным шепотом, чтобы каждый мог его услышать.
— Профессора Стэндапа нашли.
— Правда? — воскликнул прелат.— Продолжайте, пожалуйста.
— Нашли его труп. В Варшаве. Ужасное событие. Посольство Великобритании...
— Вот этого я и боялся,— сказал Сальва, направляясь к застекленной двери, выходящей в сад.
Нунций дышал с трудом и, по-видимому, молился, пока Пепини объяснял на своем причудливом полицейском жаргоне, что итальянская полиция получила это известие из Скотланд-Ярда, предупрежденного о случившемся британским посольством в Польше. Труп профессора был обнаружен на пустыре, прилегающем к руинам бывшего гетто. Несчастный был задушен металлическим тросиком. При нем были все его деньги. Значит, это не было убийство с целью ограбления.
— Конечно же, нет! — воскликнул Сальва, оборачиваясь,— Видишь, Мореше, как правильно мы поступили, что так быстро покинули Польшу. И как я угадал, сказав, что все, кого мы там встречали, были зловещими соучастниками. Нет ничего более мерзкого, чем заговор людей, которые находятся в тени. Никто из них по отдельности не виновен, а коллективно виновны все: и главарь, который разработал стратегию, и убийца, затянувший тросик на шее жертвы. Бедный Стэндап, он так проницательно разгадал, что за этой папкой что-то кроется, так умело поднял уже наброшенную сеть! Но ему и в голову не могло прийти, что смерть подстерегает его в конце предпринятого им расследования по той страшной и простой причине, что он, сам того не осознавая, нарушил планы убийц, готовящих покушение на Святейшего Отца.
— Что вы сказали? — воскликнул Караколли.— Неужели эти заговорщики действительно намереваются убить папу?
— Именно так. Ведь чтобы успешно совершить покушение на жизнь Иоанна Павла II, надо точно выбрать тот момент, когда он будет особенно уязвим. Нужно иметь достаточную информацию о его перемещениях, чтобы заблаговременно и во всех подробностях разработать план действий. Поэтому они и завербовали секретаря, приближенного к папе, который передавал необходимые сведения коммунистическим агентам посредством папки В-83276. Естественно, что как только мы обнаружили документ, эти агенты бежали в Польшу, а секретарь скоропостижно скончался. Стэндап же мешал им, и его убили. Нас, отца Мореше и меня, ожидала та же участь, если бы мы спешно не покинули Варшаву.
— Удивительно! — воскликнул комиссар, забыв свой обычный почтительный тон.
— По крайней мере, в настоящее время Святейший Отец в безопасности,— заключил Мореше.
Лицо профессора выражало несогласие. Папа-поляк угрожал расшатать стабильность коммунистической системы. Поэтому для Москвы было очень важно убрать его как можно раньше, чтобы затормозить процесс освобождения, который незаметно набирал обороты по ту сторону железного занавеса. Но был ли папа единственной мишенью?
— Я желал бы встретиться с кардиналом Катальди,— заявил Адриан Сальва.— Ведь отец Штреб, которого нашли отравленным, был его секретарем, не так ли? Если я не ошибаюсь, этот прелат очень близок к Иоанну Павлу II?
— Друг с давних времен,— объяснил Караколли.— Катальди был нунцием в Варшаве.
— И подумать только, что Жарри в своем фарсе “Король Убю” заявляет, что Польши нигде нет. Я ее встречаю повсюду,— сказал Сальва.