«В Москве только и говорят, что о предстоящей дуэли между городскими гласными Гришиным и Елфимовым. Причиной дуэли явилось оскорбление словами, нанесенное Елфимову Гришиным во время одного из заседаний. Напомним, что Елфимов – председатель санитарной комиссии, деятельность которой в последние годы вызывает одну лишь критику, порой весьма резкую, как это было в случае с Елфимовым. Секунданты принимают меры к улаживанию конфликта, но пока эти меры остаются безрезультатными. Чинам полиции предписано принять все возможные меры к проведению дуэли, если противники все же соберутся стреляться. Как известно, Елфимов превосходно стреляет. Он дважды участвовал в стрелковых соревнованиях, устраиваемых Императорским обществом размножения охотничьих и промысловых животных и правильной охоты, и удостаивался призов».
О разговоре с Алексеем и его поручении Вера помнила все время, но заняться этим делом смогла только через неделю после свадьбы. Даже не через неделю, а через восемь дней, в понедельник третьего мая, когда Владимир впервые после недельного перерыва уехал к себе в контору. «Адвокатская контора В. Г. Холодного. Ведение гражданских и судебных дел» было написано на строгой медной табличке, висевшей на доме Фалеевых в Милютинском переулке. Впервые посетив контору Владимира (это было в самом начале их знакомства), Вера удивилась размерам вывески. «Почему такая маленькая?» – простодушно спросила она, косясь на висевшую на противоположной стороне улицы вывеску магазина колониально-бакалейной торговли купца Чуприкова, огромную, едва ли не в полдома. Владимир, перехватив ее взгляд, понимающе усмехнулся и сказал, что адвокату можно вообще без вывески, потому что к нему так вот, мимоходом, не заходят. Кому надо, тот найдет, а кому не надо, того никакой вывеской не заманишь. Вывеска адвоката – это его репутация.
Прощались долго, обстоятельно, будто не на несколько часов, а на год. Владимир клятвенно обещал приехать обедать домой, и вообще, женившись, он намеревался всегда обедать дома. Зачем тратить лишние деньги, если дома есть любящая жена и ее верные помощницы – горничная Клаша и кухарка Ульяна? Вере в первую неделю пришлось привыкать не только к мужу и семейной жизни, но и к горничной Клаше, и к кухарке Ульяне.
Семейная жизнь оказалась замечательной, Вера даже не ожидала, что настолько. Во всех смыслах, начиная с того, о чем можно рассказывать, и заканчивая тем, о чем не то что рассказывать, а даже думать стыдно. Хотя почему стыдно, если делаешь это со своим законным, венчанным мужем? Но все равно, вспоминая днем о том, что было ночью, или думая о том, что будет следующей ночью, Вера чувствовала, как у нее начинают гореть уши. Она в какой-то мере была подготовлена к браку. Читала фривольные французские романы, наслушалась кое-чего от более опытных (или хотевших казаться таковыми) подружек, да и маман накануне свадьбы, смущаясь и запинаясь через слово, пыталась поведать Вере о том, что представляет собой исполнение супружеского долга. Но Вера и вообразить не могла, что это так восхитительно, так упоительно, так замечательно. Каждую ночь она по нескольку раз умирала приятнейшей из смертей и возрождалась к жизни. И какой зануда придумал назвать это восхитительнейшее из занятий «исполнением долга», удивлялась Вера. Это надо было назвать супружеской радостью! Сладостью! Вкушением сладости супружества, только так и никак иначе!
Привыкание к Клаше с Ульяной было не столь радостным. Обе поначалу захотели взять верх над молодой хозяйкой, не иначе как сочли, что она ничего не понимает в хозяйственных делах. Это Вера-то, на плечи которой после смерти отца легла большая часть хозяйственных забот, не понимала? Как бы не так! Она просто не любила афишировать эту сторону своей жизни. Какой смысл докладывать всем, что после смерти отца жизнь из небогатой превратилась в откровенно бедную, что мать часто болела, а бабушка с таким усердием принялась искать себе вечного спасения, что на земные дела совсем не обращала внимания? Так вот и держались – стараниями Веры и заботами тети Лены, ежемесячно, по-родственному, помогавшей деньгами.
В понедельник после свадьбы Вере было не до хозяйства. Во вторник тоже. В среду она кое-что подметила, но на первый раз смолчала. В четверг сделала прислуге замечания, которые были выслушаны без должного почтения, а скорее даже с возмущением. Можно было «расставить знаки препинания», как выражался отец, и в четверг, но Вера решила подождать до пятницы, вдруг дойдет до людей. Не дошло. В пятницу утром Вера прошлась с Клашей по всем шести комнатам, указала ей все огрехи, допущенные во время уборки, и потребовала их немедленного устранения, пригрозив оштрафовать на три рубля в случае повторного проявления нерадивости. Владимир смеялся и назвал Веру «Наполеоном». Да хоть Аттилой назови, лишь бы прислуга слушалась.