Глава VIII
Так начался тот ужасный день — не только для девушки из Техаса, но и для всего Лондона. Ее отец чуть не лопался от новых политических прогнозов, полученных от его орудующего щетками для обуви советчика. Позднее, уже в Вашингтоне, техасский конгрессмен прослыл большим авторитетом, хорошо разбирающимся в международных отношениях. Конечно, никто не подозревал о чистильщике обуви, ставшем для него своего рода серым кардиналом. Но сам джентльмен из Техаса не раз вспоминал об этом одаренном политике и жалел, что не может больше пользоваться его услугами и слышать от него дельные советы.
— Война начнется в полночь, это точно! — провозгласил конгрессмен утром того судьбоносного вторника. — Говорю тебе, Мэриан, нам повезло с билетами на «Саронию». Сегодня я не продал бы их даже за пять тысяч долларов! Я буду счастлив, когда мы окажемся на борту лайнера послезавтра.
Послезавтра! Девушка призадумалась. Так или иначе, ей надо было получить к тому времени последнее письмо. Письмо, в котором ее молодой друг должен привести в свое оправдание причины, которые заставили его совершить такой подлый поступок. Она с нетерпением ожидала заключительного послания.
День тянулся, и с каждой минутой Англия приближалась к войне. Чистильщик из «Карлтона» с честью оправдывал свой авторитет предсказателя.
Письмо прибыло на следующее утро, и девушка тут же нетерпеливо разорвала конверт дрожащими пальцами.
Вот что там говорилось.
«ДОРОГАЯ ЛЕДИ-СУДЬЯ. Это письмо мне писать труднее, чем все остальные. Я думал над ним все двадцать четыре часа. Вчера вечером я прогуливался по набережной. Мимо проносились двухколесные кэбы, а огоньки трамваев плясали на Вестминстерском мосту, как светлячки в саду нашего дома в Канзасе. Прогуливаясь, я размышлял над письмом. Сегодня, закрывшись у себя в квартире, я тоже обдумываю его. Но даже сейчас, начиная его писать, я по-прежнему нахожусь в растерянности. Никак не могу решить, с чего начать и что сказать.
В конце прошлого письма я признался, что именно я убил капитана Фрейзер-Фриера. Это правда. Как бы я ни пытался смягчить удар, все сводится к этому. К горькой правде!
Почти неделю назад, в семь часов вечера в прошлый четверг, я поднялся по темной лестнице и вонзил нож в сердце беззащитного джентльмена. Если бы я мог сказать, что он меня каким-то образом оскорбил, если бы я мог доказать, что его смерть была мне необходима, как тому же инспектору Брею, — тогда я бы мог хоть как-то надеяться на ваше твердое прощение. Но увы! Он был вполне доброжелателен ко мне. Куда добрее, чем я дал вам понять в своих письмах. В сущности, избавляться от него не было особой необходимости. Где же мне искать оправдание?..
Сейчас единственное оправдание, которое я смог подыскать, таково: капитан знает, что я его убил!
Даже сейчас, когда я это пишу, я слышу его шаги у себя над головой, как слышал их тогда, когда писал вам свое первое письмо. Он одевается для обеда. Мы должны вместе пообедать в „Романо“.
И теперь, моя леди, сообщаю вам окончательное решение загадочной истории, которое, надеюсь, вас озадачит. Убийство моего друга капитана, описанное во втором письме к вам, и все последующие диковинные события произошли исключительно в моем воображении, когда я сидел у лампы с зеленым абажуром в своем кабинете и придумывал, как написать вам эти семь писем так, чтобы они, как пишут в рекламе романов, держали вас в напряжении до самого конца. Да, конечно, я виноват, бессмысленно отрицать это. И, хотя я и не собираюсь подражать старику Адаму и ссылаться на то, что меня довела до греха прекрасная женщина, строгая приверженность правде заставляет меня добавить, что часть вины ложится и на вашу голову. На каком основании? Давайте посмотрим, что написано в вашем сообщении в „Дейли Мейл“: „Только доброе сердце, склонность к романтике и большая любовь ко всему таинственному заставили грейпфрутовую леди дать ответ…“
Вы, конечно, не думали об этом, но этими словами бросили мне вызов, который я не мог не принять. Потому что для меня построение интриги — это ремесло, более того, это дело всей моей жизни. Я добился в этом деле многого. Возможно, кое-что из этого вы видели на Бродвее. Возможно, вы видели и мою пьесу, поставить которую недавно собирались в Лондоне. Об этом сообщала реклама и упоминалось в программе Палас-театра. Сейчас от этого проекта отказались, и я могу возвратиться домой.