Она скорее, наоборот, донимала Ивана и его родителей постоянными рассказами о себе и о том, что делает, чувствует или собирается делать и чувствовать. И вот вдруг на неё напала какая-то зверская скрытность…
«Фу, черт! — Иван поймал себя на том, что уже в третий раз переписал условие одной и той же задачи по алгебре. — Ну какое мне, в общем-то, дело, чего она там скрывает? Уверен: это какая-нибудь полная чушь. Наверное, просто слушает запись пропущенных лекций. Типа о здоровом и рациональном питании».
Успокоившись, Пуаро, наконец, сосредоточился на математике, однако успел решить только одну задачу. В коридоре послышались бабушкины шаги. «Вышла, — отметил про себя внук. — Пилит на кухню. Очень удачно. Надеюсь, она там надолго».
Вторая задача была забыта. Иван, выбравшись в одних носках в коридор, прислушался. На кухне шумел электрический чайник. «Плохо, — мальчика охватило разочарование. — Сейчас меня потащит чай пить. Придется отказываться. А она не любит одна. Ей скучно. Лучше бы начала готовить. Потому что это дело долгое».
Щелчок. Чайник выключился. Чашка звякнула о блюдце. Затем Генриетта Густавовна налила чай. Однако о внуке так и не вспомнила. Совсем удивительно. «Неужели не позовет?» — продолжал ждать Иван.
Но напрасно: Генриетта Густавовна явно наслаждалась одинокой трапезой. Впрочем, вслед за изумлением внука охватила радость: «Вот сейчас мы и определим, Генриетта Густавовна, ваши музыкальные увлечения».
Иван не понимал, отчего его до такой степени взволновала подобная ерунда. Однако ничего не мог с собой поделать и просто сгорал от любопытства. Подобравшись на цыпочках к бабушкиной комнате, он осторожно повернул ручку двери, и тут его ожидало новое потрясение. Дверь оказалась заперта. Такого ни разу ещё не случалось. Генриетта Густавовна иногда запиралась в комнате, когда ссорилась с кем-нибудь из домашних. Однако запереть дверь, а самой уйти на кухню… Это было что-то невероятное.
Не веря себе, Пуаро ещё раз повернул ручку. Дверь не подалась. Боясь оказаться застигнутым на месте преступления, он спешно возвратился к себе в комнату. «Думай, Ваня, думай, — приказал он себе. — Теперь я точно уверен: там что-то спрятано, и мне непременно следует это увидеть».
Но как попасть в закрытую комнату, если человек унес ключ с собой? Не натягивать же на голову чулок, чтобы напасть на нее. «Ага, — усмехнулся Иван. — Ключ или жизнь». Он ошалело потряс головой и пробормотал:
— Доехали. Еще чуть-чуть, и я окончательно впаду в маразм. Хотя, — он стал вспоминать, — где-то у предков лежит второй ключ. Ну, да. Лежит.
У него в памяти отчетливо всплыл скандал, который разразился осенью между Генриеттой Густавовной и родителями. Высказав все, что думает о дочери и зяте, она заперлась. И потом до позднего вечера не подавала признаков жизни. Решив, что ей стало плохо, Константин Леонидович и Инга Сергеевна уже собирались ломать дверь, когда затворница, испугавшись, вышла. Тут отец Ивана и сказал:
— То, что вы потребовали врезать в вашу комнату замок, — ваше право. Хотя, по-моему, мы с вами живем не в коммунальной квартире, и я лично от вас не запираюсь. Ну да ладно. Однако запасной ключ, будьте любезны, отдайте мне. А то, знаете ли, многое в жизни бывает!
— И не надейтесь, Константин, не дождетесь! — с трагическим пафосом воскликнула теща.
— Ключа не дождусь? — переспросил отец Ивана.
— О нет, — величественно ответила бабушка. — Ключ я как раз отдам.
И на глазах Пуаро она крайне театральным жестом вручила отцу дубликат ключа.
Восстановив в памяти сей яркий эпизод из жизни семейства Холмских, Иван принялся размышлять, что мог сделать предок с этим ключом. Ясное дело, он куда-то его убрал. Вернее, засунул. Потому что, если Константин Леонидович что-нибудь куда-то убирал, то чаще всего это потом искалось годами. Причем глава семейства Холмских обвинял в потере всех, кроме себя самого. А так как ключ от комнаты Генриетты Густавовны ему так ни разу и не потребовался, значит…
«А, собственно, это значит лишь одно, — подумал Иван. — Придется мне искать». Бабушка по-прежнему пила чай на кухне, одновременно что-то тихо напевая. Внук пробрался на цыпочках в родительскую комнату. «Так, — поскреб он затылок. — С чего же мне начать? Наверное, лучше всего с отцовского письменного стола. Он туда самый разнообразный хлам кидает, а потом раз в год разбирает. И каждый раз бывает очень удивлен, откуда у него в ящиках «взялась вся эта дрянь»?»
Мальчик потянул на себя верхний ящик. Нет, его положительно сегодня преследовали замки. Ящик был заперт.
— Они чего, все обалдели? — пробормотал он. — Скоро весь дом позапирают.
Правда, на сей раз ключ обнаружился сразу. В стаканчике с ручками. Иван открыл стол.
— Ты чего там шаришь? — неожиданно раздался за его спиной голос Генриетты Густавовны.
Вздрогнув от неожиданности, внук ляпнул первое, что пришло на ум:
— Дискету ищу. Мне по информатике надо.
— Папа запрещает без него лазить, — строго поджала губы Генриетта Густавовна.
— Он знает, что я у него дискеты беру, — Пуаро не терял надежды усыпить бабушкину бдительность.
Но та словно почувствовала подвох.
— Не знаю, не знаю. Мне, конечно, все равно, мое дело маленькое. Но ты все же дождись отца. Вернется с работы, тогда и разбирайтесь.
— Вот получу завтра двойку по информатике, — угрожающе изрек Иван.
— А ты постарайся и не получишь, — бабушка оставалась непреклонной. — Твой отец меня вчера вечером специально предупредил, что к компьютеру никто даже приближаться не должен. У него, видите ли, там какая-то важная работа.
— Это он тебе велел не приближаться, — заспорил Иван. — Ты, ба, в компьютерах не сечешь. Помнишь, как ты однажды помыть его пыталась?
— Я хотела как лучше, — с оскорбленным видом откликнулась бабушка. — Не все же в грязи жить.
— Вот поэтому предок и не хотел, чтобы ты опять приближалась, — сказал Иван. — А меня запрет не касается. Я в компьютерах пру и ничего не испорчу.
— Придет отец, — крайне неприятным тоном проговорила Генриетта Густавовна, — тогда и выясните свои… компьютерные отношения. А до этого — марш из их комнаты.
Иван вздохнул и уже на выходе из комнаты осведомился:
— А ты позвонила бабушке Марго? Между прочим, она очень ждет.
— Ваня, — менторским тоном отозвалась бабушка. — Тебе не кажется, что ты переходишь границы дозволенного?
— Не кажется, — очень тихо, чтобы Генриетта Густавовна не расслышала, пробубнил себе под нос Иван.
Генриетта Густавовна, действительно не расслышав, продолжила нравоучение:
— Я, милый мой, уже вполне взрослый человек, чтобы самой решать, когда мне надо позвонить и кому.
«Вот так всегда, — отметил про себя внук. — Ко мне постоянно цепляется, а ей ничего не скажи. И она ещё называет себя поборницей демократии».
Однако, решив, что спорить себе дороже, Иван молча удалился к себе. Впрочем, бабушка не настаивала на продолжении разговора.
Открыв дверь своей комнаты, она вошла туда и мигом вновь заперлась.
— Во, жизнь-кочерга, как говорит мой друг Луна, — тихо произнес Иван и вновь направился на цыпочках в спальню родителей. Поведение Генриетты Густавовны занимало его все сильней и сильней.
Интуиция не подвела. После осторожных, но тщательных поисков Иван действительно обнаружил в третьем, самом нижнем ящике стола Константина Леонидовича второй ключ от двери.
— Попалась птичка, — хищным шепотом приветствовал находку мальчик. — Теперь только надо тебя немного отвлечь, и я мигом выясню, с какой попсой ты там запираешься.