Кавказ, Баренцево и Белое моря, Подмосковье, Средняя Азия. А что же Сибирь с ее тайгой и горами? Мечты, взлелеянные с детства, забыты, развеяны? Нет. И я и мой брат не только думали о Сибири, но продолжали изучать ее по книгам.
В двадцатые годы в Москве существовало научное Общество по изучению Урала, Сибири и Дальнего Востока. Крупные ученые, основавшие общество, хорошо понимали значение этих районов для страны и важность исследования их природных богатств.
Общество занимало часть бывшего барского особняка на Волхонке. Силами членов общества была собрана интересная научная библиотека. Устраивались заседания, на которых обсуждались самые разнообразные вопросы, посвященные Сибири. Общество издавало свой журнал «Северная Азия».
Мы с братом часто бывали в обществе на Волхонке, засиживались допоздна на интересных заседаниях. Там мы познакомились с Владимиром Афанасьевичем Обручевым. В те годы Обручев был профессором Московской Горной Академии. Позднее его избрали академиком.
Обручев по-настоящему любил молодежь, и она отвечала ему доверием и преданностью. Не потому ли мы с братом сразу открыли ему свою заветную мечту и попросили совета – какие районы Сибири нам лучше выбрать.
Знаменитый ученый и путешественник, которому уже тогда было за шестьдесят, подумал немного и вдруг сказал нам:
– А займитесь-ка вы лучше Кавказом. Что вам Сибирь? Кавказ куда интереснее, его природа красочнее и разнообразнее.
Я не поверил своим ушам. Ведь это говорил Обручев, для которого изучение Сибири было делом жизни.
Обручев смотрел на нас, ожидая ответа. Мы с братом, не колеблясь, отказались от Кавказа. Хотим в Сибирь – и только.
На лице Владимира Афанасьевича отразилось явное удовлетворение. Видимо, он подверг нас тогда испытанию – а ну-ка, серьезно это у них насчет Сибири или просто так. Но тогда мы оба этого не поняли.
– Если так, – сказал Обручев с доброй улыбкой, – то поезжайте в Сибирь. Возьмитесь за изучение Прибайкальских гор; Восточных Саян и Хамар-Дабана. Возле них проходит железная дорога; добраться туда не трудно, но они почти совсем не исследованы. Мне самому, когда я был молод, очень хотелось заняться их изучением, но не пришлось. А горы, я знаю, замечательные, там много найдется интересного.
Получив совет и важные указания старого ученого, мы принялись усердно хлопотать о поездке в Прибайкалье. Наконец, в 1927 году, нам удалось получить в Главнауке (так сокращенно называли Главное управление научными учреждениями) немного денег на поездку.
Президент Географического общества в Ленинграде Юлий Михайлович Шокальский снабдил нас инструментами для полевых работ, для определения высоты гор. Он выдал нам гипсотермометр и два барометра-анероида. От прежних экспедиций у нас оставались превосходный фотоаппарат, а также буссоли, геологические молотки и кое-какое другое оборудование. Обручев, узнав, что мы едем, дал дополнительно практические советы, которые нам пригодились. Мне кажется, нам помогали все, кого мы знали. В Москве в швейной военной мастерской нам, например, сшили палатку и спальные мешки.
И вот мы в Сибири. Ранним утром, не то на шестые, не то на седьмые сутки пути, наш поезд пришел в Иркутск. Стоянка была долгой, и мы успели осмотреть ближайшую к вокзалу часть города, пройдя через понтонный мост, который в те годы был наведен через Ангару. Быстрый речной поток со множеством водоворотов вызвал в нас особенный восторг.
От Иркутска поезд пошел по берегу Ангары. Голубой поток несся навстречу совсем рядом с вагонами. Но вот в цепи гор словно распахнулись ворота, через которые вытекает из Байкала эта могучая река. В клубах тумана, громоздившихся над холодной водой Ангары, промелькнул воспетый в бурятских легендах Шаманский камень. Он торчит из Ангары в ее истоке в виде небольшой скалы.
Железнодорожная станция Байкал. Она расположена у самого истока Ангары, с левой его стороны. Отсюда мы впервые увидели Байкал. С того дня это озеро завладело моим воображением на всю жизнь.
На правой стороне Ангарского истока виднелся в просветах среди тумана поселок Лиственичное, растянувшийся по берегу озера у подножия высоких утесов. Я не мог знать тогда, что через 25 лет мне придется жить в нем, работать на Байкальской лимнологической (озероведческой) станции Академии наук. В том году и станция эта еще не существовала.