Вот начало рассказа «Черный монах» (герой произведения Коврин приезжает в гости к садоводу Песоцкому):
«…Старинный парк, угрюмый и строгий, разбитый на английский манер, тянулся чуть ли не на целую версту от дома до реки и здесь оканчивался обрывистым, крутым глинистым берегом, на котором росли сосны с обнажившимися корнями, похожими на мохнатые лапы… Около самого дома, во дворе и в фруктовом саду, который вместе с питомниками занимал десятин тридцать, было весело и жизнерадостно даже в дурную погоду. Таких удивительных роз, лилий, камелий, таких тюльпанов всевозможных цветов, начиная с ярко-белого и кончая черным, как сажа, вообще такого богатства цветов, как у Песоцкого, Коврину не случалось видеть нигде в другом месте…»
И дальше:
«То, что было декоративной частью сада и что сам Песоцкий презрительно обзывал пустяками, производило на Коврина когда-то в детстве сказочное впечатление. Каких только тут не было причуд, изысканных уродств и издевательств над природой! Тут были шпалеры из фруктовых деревьев, груша, имевшая форму пирамидального тополя, шаровидные дубы и липы, зонт из яблони, арки, вензеля, канделябры и даже 1862 год из слив — цифра, означавшая год, когда Песоцкий впервые занялся садоводством.
Попадались тут и красивые стройные деревца с прямыми и крепкими, как у пальмы, стволами, и, только пристально всмотревшись, можно было узнать в этих деревцах крыжовник или смородину…»
Чтобы так воссоздавать картины природы, мало было любить ее: надо было еще посвятить целые годы ее изучению, надо было самому активно войти в ее жизнь.
А это Чехов негодующе говорит устами доктора Астрова из пьесы «Дядя Ваня» о людях, бессовестно истребляющих лесные богатства:
«…Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи, и все оттого, что у ленивого человека не хватает смысла нагнуться и поднять с земли топливо… Надо быть безрассудным варваром, чтобы жечь в своей печке эту красоту, разрушать то, чего мы не можем создать. Человек одарен разумом и творческой силой, чтобы приумножить то, что ему дано, но до сих пор он не творил, а разрушал. Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее…»
Астрова не смущают иронические реплики Войницкого. Он с достоинством возражает последнему:
«…быть может, это в самом деле чудачество, но когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти, и если через тысячи лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я. Когда я сажаю березку и потом вижу, как она зеленеет и качается от ветра, душа моя наполняется гордостью…»
Астров не подозревал, что не через тысячу лет, а гораздо раньше наступит в России время, когда человек, одаренный разумом и творческой силой, получит возможность не разрушать, а приумножать то, что ему дано. Но он, Астров, делал все, чтобы приблизить это время, ускорить наступление того климата, в котором человек будет счастлив.
Чехов не ограничивался вдохновенными гимнами в честь природы. Он, подобно своему Астрову, делал многое, чтобы разрастался зеленый ковер планеты, чтобы новые деревья качались на ветру и весело шумели молодые леса.
До сих пор пленяет своей красотой чудесный чеховский сад, выращенный в Мелихове, под Москвой, тополя, посаженные у тамошних прудов. А что сделал Антон Павлович с крутым и голым косогором, приобретенным им на окраине Ялты, где сейчас дом-музей его имени? Сестра писателя Мария Павловна писала в своих воспоминаниях:
«Самозабвенно любя природу, брат хотел создать в Ялте цветущий уголок вокруг своего дома… Целые дни проводил он за посадкой деревьев, кустов, цветов».
Труд этот пошел впрок. Сейчас чеховский сад в полном расцвете. Еще издали невольно любуешься стройными кипарисами, изумрудными куполами гималайского кедра, китайским ясенем — айлантом, словно вставшими в почетный караул у двери с небольшой медной табличкой: «А. П. Чехов». Вас встречают здесь и старая развесистая маслина, и островерхая пирамидальная шелковица, и вечнозеленая магнолия, пальмы и самшит, лавровишня — около 50 видов древесных растений. А было их гораздо больше: судя по записям названий, которые Чехов сделал в маленькой тетради, хранящейся в музее, — 159! И все это вызвано к жизни нелегким трудом человека, отнюдь не отличавшегося особенным здоровьем.