Задыхаясь, я резко подскочил на койке. Юный индеец, который, по всей видимости, уже не спал, подошел ко мне.
— Что случилось?! — спросил он.
Я отдышался и огляделся, соображая, где я. Я успел заметить, что в комнате есть окно и что снаружи уже светло.
— Всего лишь дурной сон, — проговорил я.
Юноша улыбнулся, будто ему понравилось то, что я сказал.
— В дурных снах — самые важные вести, — заметил он.
— Вести? — переспросил я, вставая и накидывая рубашку.
Казалось, он озадачен тем, что это нужно объяснять.
— О снах говорится в Седьмом откровении, — проговорил он.
— И что же там о них говорится?
— Там рассказывается, как… э-э…
— Толковать сны?
— Да.
— И как же?
— Нужно сравнивать происходящее во сне с тем, что происходит в вашей жизни.
На какое-то мгновение я задумался, не совсем понимая, что это значит.
— Что значит — сравнивать с тем, что происходит?
Юный индеец отвел взгляд:
— Хотите, истолкуем ваш сон?
Утвердительно кивнув, я рассказал ему о приснившемся.
Он внимательно выслушал, а потом предложил:
— Сравните главные события сна с тем, что у вас было в жизни.
Я посмотрел на него:
— А с чего начать?
— С самого начала. Что вы сначала делали во сне?
— Искал ключ в лесу.
— И что вы при этом чувствовали?
— Чувствовал, что заблудился.
— Сравните эту ситуацию с вашей сегодняшней.
— Может, они и на самом деле как-то связаны, — предположил я. — Я ищу ответы, касающиеся Манускрипта, и на самом деле, черт возьми, чувствую, что заблудился.
— А что еще произошло с вами в действительности?
— Меня задержали. Как я ни старался, меня заключили в тюрьму. Единственное, на что я могу теперь надеяться, — это уговорить кого- нибудь отпустить меня домой.
— Вы не хотели, чтобы вас поймали?
— Конечно нет.
— Что было во сне после этого?
— Я боролся с течением.
— А почему?
Тут я стал соображать, куда он клонит:
— Думал, что утону.
— А если бы не боролись?
— То меня вынесло бы к ключу. Вы хотите сказать, что даже не пытаясь изменить сложившуюся ситуацию, я смогу все же получить искомые ответы?
Мой собеседник озадаченно произнес:
— Я ничего не хочу сказать. Говорит сон.
Я задумался. Верно ли это толкование?
Юный индеец снова поднял на меня глаза:
— Если бы вы снова очутились в этом сне, что бы вы сделали по-другому?
— Я не стал бы бороться с течением, даже если бы мне казалось, что я тону. Я уже понимал бы, что к чему.
— Что представляет для вас угрозу сейчас?
— Наверное, военные и то, что я арестован.
— Так в чем же состоит посланная вам весть?
— Вы считаете, весть этого сна в том, что нужно положительно отнестись к аресту?
Он ничего не сказал в ответ, а только улыбнулся.
Я сидел на койке, прислонившись к стене. Это толкование взволновало меня. Если оно точно, то, значит, в конце концов никакой ошибки на развилке я не допустил, это лишь часть того, что должно было произойти.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Пабло.
Улыбнувшись, я тоже представился, а потом вкратце рассказал, почему оказался в Перу и что из этого вышло. Пабло сидел на койке, упершись локтями в колени. У него были коротко подстриженные черные волосы, и он был очень худым.
— Почему вы оказались здесь? — спросил он.
— Я пытался выяснить все насчет Манускрипта.
— А конкретнее?
— Чтобы узнать о Седьмом откровении и о моих друзьях — Уиле и Марджори… и, я думаю, чтобы понять, отчего Церковь так настроена против Манускрипта.
— Священников здесь хватает, есть с кем поговорить.
Какое-то время я размышлял над его последними словами, а потом спросил:
— А что еще говорится о снах в Седьмом откровении?
Пабло стал рассказывать, что сны посылаются для того, чтобы мы узнали, чего нам не хватает в жизни. Потом он говорил о чем-то еще, но я не слушал, а отдался мыслям о Марджори. Мне ясно представлялось ее лицо, я подумал — где же она может быть, и тут же увидел, что она, улыбаясь, бежит ко мне.
До меня вдруг дошло, что Пабло перестал рассказывать. Я взглянул на него:
— Прошу прощения, задумался. О чем вы сейчас говорили?
— Ничего, ничего, — успокоил меня юноша. — А вот о чем вы задумались?
— Так, о своем приятеле. Ничего особенного.
У Пабло был такой вид, будто он собирается настоять на своем вопросе, но в это мгновение мы услышали, что кто-то подошел к двери. Через решетку было видно охранника, который отпирал засов.
— Пора завтракать, — пояснил Пабло.
Стражник распахнул дверь и кивнул головой, предлагая выйти. Я пошел за Пабло по каменному коридору. Мы дошли до лестницы и, поднявшись на один пролет, очутились в небольшой столовой. В углу стояло человек пять солдат, а в очереди за завтраком — люди в гражданском: двое мужчин и женщина.
Я остановился, не веря своим глазам. Эта женщина была Марджори. Она тоже увидела меня и, прикрыв рукой рот, широко раскрыла глаза от удивления. Я бросил взгляд на сопровождавшего нас солдата. Он с беззаботным видом направился к другим военным, улыбаясь на ходу и обращаясь к ним по-испански. Пабло прошел через столовую и встал в конец очереди. Я последовал за ним.
Подошла очередь Марджори. Двое мужчин уже взяли свои подносы и, о чем-то разговаривая, сели за один столик. Марджори несколько раз оглядывалась и, встречая мой взгляд, еле сдерживалась, чтобы не сказать что-нибудь. Когда она обернулась во второй раз, Пабло догадался, что мы знакомы, и вопросительно посмотрел на меня. Марджори отнесла свой завтрак за пустой стол, и мы, получив еду, подошли туда же и подсели к ней. Солдаты по-прежнему разговаривали между собой и, похоже, не обращали на нас внимания.
— Господи, как я рада увидеть вас! — проговорила Марджори. — Как вы здесь очутились?
— Я некоторое время скрывался у одних священников, — ответил я. — Потом поехал искать Уила, а вчера меня арестовали. Вы уже давно здесь?
— С тех пор, как меня обнаружили тогда на склоне.
Я заметил, что Пабло пристально наблюдает за нами, и представил его девушке.
— Насколько я понимаю, это должна быть Марджори, — проговорил он.
Они обменялись несколькими фразами, а затем я спросил ее:
— Что с вами произошло еще?
— Не так уж много. Я даже не знаю, почему меня арестовали. Каждый день приводят на допрос к одному из священников или офицеров. Они хотят знать, с кем я была связана в Висьенте и известно ли мне, у кого еще имеются списки. Раз за разом одно и то же!
Марджори улыбнулась и показалась мне такой беззащитной, что я снова ощутил сильное влечение. Она незаметно бросила на меня внимательный взгляд. Мы оба негромко рассмеялись. За завтраком все молчали, под конец распахнулась дверь и в сопровождении военного, по всей видимости старшего офицера, вошел священник в парадном облачении.
— Этот у священников самый главный, — пояснил Пабло.
Офицер что-то бросил солдатам, вытянувшимся по стойке «смирно», после чего он со священником направился через столовую в кухню. Священник посмотрел прямо на меня, наши взгляды встретились на миг, который показался мне вечностью. Я отвернулся и продолжил трапезу, не желая привлекать к себе внимания. Офицер со священником вышли на кухне через какую-то дверь.
— Это один из тех, с кем вы говорили? — обратился я к Марджори.
— Нет, — ответила она. — Я его в первый раз вижу.
— Я знаю этого священника, — проговорил Пабло. — Он приехал вчера. Его зовут кардинал Себастьян.
Я так и подскочил на стуле:
— Это был Себастьян?
— Похоже, вы о нем слышали, — заметила Марджори.
— Слышал, — подтвердил я. — Он — главный, кто стоит за противодействием Церкви Манускрипту. Я считал, что он находится сейчас в миссии падре Санчеса.