Я ответил не сразу. Не хотелось думать о манускриптах и откровениях. Наконец я проговорил:
— Мы все вовлечены в некую борьбу за обладание энергией друг друга. Когда кому-то из нас удается склонить кого-то к своей точке зрения, эти люди начинают отождествлять себя с нами, в результате чего их энергия переходит к нам, и мы чувствуем себя сильнее.
Падре Санчес улыбнулся:
— Значит, проблема в том, что каждый человек старается подчинить себе другого и манипулировать им из-за энергии, нехватку которой мы ощущаем?
— Совершенно верно.
— Но ведь есть выход, есть другой источник энергии?
— Да, так утверждалось в последнем откровении.
Он кивнул и как ни в чем не бывало направился к церкви.
Какое-то время я сидел, упершись локтями в колени и не обращая внимание на перевод.
Я по-прежнему колебался. События последних двух дней поубавили во мне энтузиазма, и я предпочитал думать о том, как вернуться в Штаты. И тут я заметил, что в том самом леске напротив молодой священник встал и неторопливо перешел на другое место, метрах в шести от первого. Он опять повернулся ко мне лицом и сел.
Мне захотелось узнать, чем он занимается. До меня дошло, что он, наверное, упражняется в том, о чем рассказывается в Манускрипте. Открыв первую страницу, я принялся за чтение.
Речь шла о новом понимании того, что в течение длительного времени было известно как сокровенное сознание. В последние десятилетия двадцатого века, утверждалось в этом откровении, об этом знании заговорят как об образе жизни, к которому действительно можно прийти, образе жизни, который практиковали посвященные многих религий. Для большинства людей это сознание останется лишь интеллектуальной концепцией, о которой можно только поговорить и поспорить. Но растет и число тех, для кого это сознание станет практической действительностью, потому что эти люди в своей жизни испытают яркие проявления этого состояния духа. В Манускрипте говорилось, что подобный опыт является ключевым для того, чтобы положить конец противостоянию людей на Земле, так как, испытывая его, мы получаем энергию из другого источника, источника, доступ к которому мы со временем научимся получать по нашему желанию.
Я оторвался от чтения и вновь взглянул на молодого священника. Он сидел с открытыми глазами и, казалось, смотрел прямо на меня. Я кивнул ему, хотя лица его было не разглядеть. К моему удивлению, он кивнул в ответ и кротко улыбнулся. Затем встал и направился к дому. Не глядя на меня он прошел через двор и вошел в дом, а я провожал его глазами.
Позади послышались шаги. Я обернулся и увидел Санчеса, выходящего из церкви. Улыбаясь, он направился ко мне.
— Оказалось, меня задержали ненадолго, — объяснил священник. — Хотите посмотреть, что у нас есть еще?
— Хочу. Расскажите о месте вашего Созерцания. — И я указал туда, где только что сидел юный пастырь.
— Пойдемте, — пригласил он.
Пока мы шли через двор, Санчес рассказал, что миссии уже более четырехсот лет и она основана испанским миссионером, который отличался от остальных своих духовных собратьев убеждением, что обращать местных жителей-индейцев в веру нужно не силой оружия, а находя путь к их сердцам. Этот подход оправдал себя, продолжал свой рассказ Санчес, и отчасти благодаря его успеху, а отчасти потому, что миссия была расположена в удаленном месте, священнику не стали мешать идти дальше своим путем.
— Мы продолжаем завешанную им традицию самосозерцания в поисках истины, — добавил Санчес.
Место, где проходило созерцание, было тщательно продумано. Для него было расчищено около четверти гектара лесных зарослей, а между кустами и цветущими растениями были проложены дорожки, посыпанные речными голышами. Как и во дворе, растения здесь должным образом разрежены, чтобы выделить своеобразие их форм.
— Где хотите устроиться? — спросил Санчес.
Я огляделся. Перед нами было несколько уголков, каждый из которых отличался законченностью и полнотой: в каждом имелось открытое пространство, окруженное красивыми растениями, камнями и деревьями различных форм. В одном из этих уголков, слева, там, где последним побывал юный священник, деревьев было больше.
— Может быть, там? — предложил я.
Санчес согласно кивнул, мы прошли туда и сели. Несколько минут священник был сосредоточен на своем дыхании, а потом обратился ко мне:
— Расскажите еще о ваших переживаниях на вершине горы.
Что-то во мне противилось этому:
— Не знаю, что добавить. Это продолжалось так недолго.
Взгляд священника стал суровым.
— Но ведь то, что это ощущение прошло, когда вас снова охватил страх, не умаляет его значимости, не так ли? Может быть, существует возможность обрести его вновь?
— Возможно, — ответил я. — Однако трудно сосредоточиться на гармонии со Вселенной, когда тебя пытаются убить.
Падре Санчес рассмеялся, а затем участливо взглянул на меня.
— Вы здесь, в миссии, изучаете Манускрипт? — спросил я.
— Да, — подтвердил он. — Мы учим других, как приводить себя в состояние, подобное тому, какое вы испытывали там, на вершине. Вы не против того, чтобы хоть отчасти вернуть это ощущение?
Тут до нас донесся голос со двора: какой- то священник звал Санчеса. Извинившись, падре прошел во двор и заговорил с тем, кто его искал. Я сел и принялся рассматривать расположенные поблизости растения и камни, немного сместив фокус своего взгляда. Вокруг ближайшего куста мне с трудом удалось различить свет, но когда я попытался проделать то же самое с камнями, у меня ничего не вышло.
Потом я заметил, что Санчес возвращается.
— Я должен на некоторое время оставить вас, — сообщил он, подойдя ко мне. — У меня в городе встреча, и поэтому, возможно, мне удастся получить какие-нибудь сведения о ваших друзьях или, по крайней мере, выяснить, насколько безопасно передвигаться для вас.
— Хорошо. Вы вернетесь сегодня?
— Вряд ли, — ответил он. — Скорее завтра утром.
Должно быть, у меня на лице появилось сомнение, потому что он подошел ближе и положил мне руку на плечо:
— Не беспокойтесь. Здесь вы в безопасности. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Осмотритесь. Можете поговорить с любым из священников, но имейте в виду, что, в зависимости от степени совершенствования, некоторые из них будут более восприимчивыми собеседниками, чем другие.
Я понимающе кивнул.
Он улыбнулся и, пройдя к церкви, сел в старый грузовичок, которого я раньше не видел. После нескольких попыток грузовичок завелся, и Санчес, проехав за церковью, показался на дороге, которая поднималась в гору.
Несколько часов я просидел там же, стараясь собраться с мыслями и думая о том, все лив порядке с Марджори и удалось ли уйти от преследователей Уилу. Несколько раз перед глазами вставала картина убийства человека Дженсена, но я отгонял это воспоминание и старался сохранять спокойствие.
Около полудня я заметил, что несколько пастырей накрывают посреди двора длинный стол и расставляют еду. Когда стол был накрыт, к ним присоединились еще человек десять священнослужителей, которые расселись на скамьях, наполнили свои тарелки и принялись за еду, не обращая ни на кого внимания. Многие приветливо улыбались друг другу, но разговоров не вели. Один из них посмотрел в мою сторону и указал на пищу.
Я кивнул, пересек двор и положил себе кукурузы и бобов. Казалось, каждый из сидевших за столом остро ощущает мое присутствие, но никто со мной не заговаривал. Я сделал несколько замечаний по поводу еды, но мои слова были встречены лишь улыбками и вежливыми жестами. Когда я пытался смотреть кому-нибудь прямо в глаза, они опускали взгляд.
Расположившись в одиночестве на скамье, я продолжал свою трапезу. Овощи и бобы были несоленые, но с приправой из зелени. Когда обед подходил к концу и все стали собирать посуду, из церкви вышел еще один священник и принялся торопливо наполнять свою тарелку. Он огляделся, ища, где сесть, и наши взгляды встретились. Он улыбнулся, и я узнал в нем молодого священника, которого совсем недавно видел за созерцанием. Я улыбнулся в ответ, и тогда он подошел ко мне и заговорил на ломаном английском: