Можно, конечно, высказать несколько предположений сугубо гипотетического характера. Например, такое: в Поднепровье существовала Рось Днепровская (о чем мы говорили выше) — аланское (ясское) племенное объединение, дружинный слой в котором включал в себя каких-то скандинавов и глава которого по степному обычаю величал себя Каганом — Хаканом в противовес Хазарскому каганату. Именно с ним — только по времени! — можно отождествить сообщение о нашествии на Амастриду, изображенное в «Житии Георгия Амастридского» (780–840), но там росы изображены как народ совершенно варварский и бесчеловечный [Древняя Русь в свете зарубежных источников, с. 90–91]. Под такое определение, кстати, вполне могли подойти и русы (аланы) из Руси Причерноморской, существование которой предполагает В. В. Грицков. Так что о каких-то послах, Что от тех, что от других, в Византию, а оттуда — к Людовику Благочестивому не может быть и речи.
Более обстоятельным описанием народа рос мы обязаны византийскому патриарху Фотию, говорившему о нападении этого народа на Константинополь в 860 году, но уже к 867 году ставшим «подданным и дружественным» Византии [то же, с. 93]. И в это время в принципе можно было бы представить себе отправку посольства из Византии на запад, в составе которого были представители народа рос. Но посольство-то, описанное в «Вертинских анналах», состоялось в 839 году. Не было тогда на Днепре или в Причерноморье «подданных и дружественных» Византии росов!
Но уже была некая Руссия — Ругия на Дунае, вполне цивилизованное по тем временам образование, торговавшее с Баварской маркой, о котором мы не раз говорили выше. Вот от них могли быть послы и к императору Византии, а от него — к императору Людовику Благочестивому. И понятно, что послы эти могли попросить, чтобы им помогли добраться до дома кружным путем, ибо на Среднем Дунае, через который им предстояло ехать из Византии на родину, бесчинствовали пришедшие в Паннонию угры. И говорить эти послы могли на «шведском» языке, так как и в этой Руссии дружинный и купеческий слой состоял в основном из скандинавов. Одно тогда непонятно: почему их государь называется Хакан?
Спасти эту гипотезу может такое предположение: не надо отождествлять понятие Хакан (Хаган) с понятием Каган (Великий Хан). Это два абсолютно разные по смыслу слова, и роднит их только некоторое созвучие. А на самом деле Хакан россов — это скандинавское имя Хегни — Ха-кон — Хаген, прекрасно известное и в самой Скандинавии, и в разных вариантах — во всей германоязычной Европе, зато совершенно неизвестное до некоторых пор в Византии. У этого имени есть осмысленный перевод — «одноглазый». Это одно из многочисленных сакральных, маскирующих настоящее имя, прозвищ бога Одина, свидетельствующих о его мудрости (за которую, согласно «Эдде», он и расплатился одним глазом). Так вот, можно предположить, что в какой-то период времени среди некоторых германоязычных народов это имя превратилось в почетный титул правителя, подобно тому, как в позднем Риме таким титулом стало имя Цезарь — Кесарь. А может быть, и это предположение излишне, и просто имя правителя Руссии в то конкретное время было Хакон, весьма популярное среди скандинавских конунгов, как нетрудно убедиться, читая скандинавские саги. Византийцы же этого просто не поняли и, представляя его послов Людовику Благочестивому, нагородили бог знает что. Тогда все становится на свои места!
Ну а как быть с Рюриком и пришедшими с ним и его братьями «всеми их родами» и вообще «всей русью»? Даже если это не весь какой-то народ, то есть какое-то скандинавское или скандинаво-западнославянское племя, а только его «дружинный слой», на будущей Руси они стали, так сказать, наследственной дружинной аристократией при доме Рюрика. И у русских князей этого дома, судя по летописям, их уже не путали с варягами — скандинавами-наемниками, услугами которых продолжали пользоваться. Большинство современных историков России уже не спорит с тем, что именно русь, пришедшая в восточнославянские земли, способствовала сложению здесь раннегосударственной структуры, вытеснив или просто физически выбив бывшую племенную верхушку и тем самым разрушив традиционные родоплеменные отношения восточнославянского мира. Во главе с князем она ходила по славянским племенам «полюдьем», как об этом сообщает Константин VII Багрянородный (905–959) в трактате «Об управлении империей» [Древняя Русь в свете зарубежных источников, с. 96–98]. Если сравнить это описание с тем, что дает Снорри Стурлуссон (XIII век) в своем «Круге земном», рассказывая о ранних норвежских конунгах того же IX века, то картина получится почти точно такая же: и там конунг с дружиной всю зиму перемещается по всей подвластной ему территории, собирает дань и кормится у местного населения. И если он ведет себя в рамках традиционных правил взаимоотношений, его с почетом встречают и провожают. Похоже, что эта схема отношений прижилась на славянской земле и до поры до времени работала без сбоев.