Всеми избегаемый слепой царь Симеон уединенно жил в своем селе. Видимо, уже не надеясь на благополучие и «не искаша земнаго ничего», он решил, что пришло время позаботиться о душе и предвосхитить весьма вероятную опалу в скором будущем. Свои накопления он стал расточать на строительство храмов и на вклады в монастыри. Словно предвидя свою судьбу, особенно щедрые вклады отправил на Соловки.
Пока царь Симеон «душу строил», дела в государстве шли своим чередом. Страна пережила страшный трехлетний голод и успела возненавидеть «законного царя» Бориса. Призрак убиенного царевича Дмитрия облекся в тело самозванца и даже не в одного, как потом выяснилось. Накануне его первого вступления в Москву Борис умер; поговаривали, что он отравился, мучимый страхом и совестью, что вполне возможно, если учесть, как тяжела для него оказалась шапка Мономаха. В конце концов, на престоле воссел Лжедмит-рий (Григорий Отрепьев). Новый царь, достоинство которого могло быть подвергнуто сомнению, не мог не вспомнить о старом царе, мирно проживающем в своих деревнях. Симеон Бекбулатович был приглашен в Москву и обласкан. Но ласки самозванца оказались недолгими, потому что были притворными. В марте 1606 года Отрепьев решил одним махом, но при этом бескровно, избавиться от возможного конкурента. (Хотя стоит сказать, что к этому времени у слепого и сломленного царя Симеона никаких самодержавных амбиций уже и быть не могло. Не водились они за ним и ранее.) Дмитрий решил постричь его в монастырь, откуда путь в государи уже был заказан. Симеона постригли в тот же Кирилло-Белозерский монастырь, где за десять лет до этого окончил свои дни его тесть Мстиславский. 3 апреля царь Симеон стал старцем Стефаном.
Но и Отрепьев недолго продержался на престоле. После пострижения Симеона Бекбулатовича прошло полтора месяца, и Лжедмитрий I был убит. Однако свято место пусто не бывает, и в цари выкликнули боярина Василия Шуйского. Популярностью в народе он не пользовался, прав на престол у него совсем не было (современники говорили, что он «самочинно в цари нам поставился»), и потому он сразу вспомнил о несчастном царе Симеоне, теперь старце Стефане. Казалось бы, слепой монах не мог вызывать никаких тревог и опасений, но уже через девять дней после своего прихода к власти Шуйский послал в Кирилло-Белозерский монастырь пристава с грамотой, в которой приказал перевести старца Стефана на Соловки под строгий надзор. При этом царь Василий проявил необычайную поспешность и строго потребовал, чтобы ему срочно отписали, «какого числа тот из монастыря выедет, чтобы нам про то ведомо было вскоре».
На далеких Соловецких островах старец Стефан прожил шесть лет в нужде и под строгим надзором. Не облегчили его положения и прежние богатые вклады, их пересилила серьезность царского указа. Все это время он посылал в столицу грамоты с просьбой вернуть его в Кирилло-Белозерский монастырь. И только 25 июля 1612 года, когда на российском престоле законного царя вообще не было, над старцем смилостивились. «По совету всея земли» его вернули в Кириллов. (Видимо, не малую роль сыграло в этой милости и то, что далеко не последним человеком в этом «совете всея земли» был шурин старца Стефана Ф. И. Мстиславский.)
Новой династии Романовых, прочно укрепившейся на царском месте, дряхлый слепой старец Стефан был не страшен, и потому его (наконец-то!) оставили в покое. Последние годы своей жизни он провел в Москве. Старец Стефан доживал свой век в забвении и одиночестве. Ему выпала тяжкая участь — он пережил всех своих многочисленных детей — Евдокию, Марию, Анастасию, Федора, Дмитрия и Ивана. Не дождалась его возвращения и жена Анастасия, которая вослед мужу приняла постриг и стала старицей Александрой. Она скончалась 7 июня 1607 года, когда старец Стефан находился на Соловках, и была похоронена в московском Симоновом монастыре. Сам же Стефан преставился 5 января 1616 года и был погребен рядом с супругой. Власти в последний раз доказали, что они не забыли о царском достоинстве старца. Распорядившись похоронить его в Симоновой обители, они воздали ему тем самым последние царские почести. Бывшего «царя Симеона» новые «предержатели земли российской» не захотели хоронить в царской усыпальнице в кремлевском Успенском соборе. Симонов же монастырь одно время служил местом упокоения великих русских князей и царей, там и решено было, соблюдя соответствующие приличия, устроить погребение старца Стефана. На надгробном камне было написано:
«Лета 7124 году генваря в 5 день преставился раб Божий царь Симеон Бекбулатович во иноцех схимник Стефан».
Сейчас уже не найти этой могилы, на месте Симонова монастыря возвышается дворец культуры ЗИЛа.
С погребением память о царе Симеоне ушла быстро.
Бывшему татарскому царевичу выпала причудливая и тяжкая судьба, полная парадоксов и контрастов. Побыв ханом, царем и великим князем, он пережил шесть царей и закончил жизнь монахом. Будучи татарским царевичем, прямым наследником Золотой Орды, Саин-Булат стал русским царем. Из правоверного мусульманина его превратили в православного схимника. Трижды он менял имя. Не желая власти и не делая ничего, чтобы приблизиться к ней, был постоянно ею настигаем и преследуем. Имел большой почет, но знал, что за спиной многие посмеиваются над ним. Не был виновен, но страдал только за то, что ему выпало несчастье не по собственной воле посидеть на московском престоле. Злополучный царский титул поглотил жизнь человека, желавшего людям только добра.
В глазах преемников вина Симеона Бекбулатовича была лишь в том, что он занимал московский престол и остался после этого жив. Сами недостаточно прочно восседая на троне, они не хотели мириться с еще одним законным царем в своей державе (двум медведям, как известно, в одной берлоге тесно, даже если один из них уже «на пенсии»). Поскольку до других многочисленных «законных» искателей престола им было трудно добраться, то свою суровость и непреклонность в вопросах государственного порядка они изливали на того, кто и не собирался сопротивляться, а именно на безропотного царя Симеона, который, может быть, всю свою жизнь хотел лишь одного, — чтобы московская власть оставила его, наконец, в покое. Но власть, особенно в России, это дверь, которая открывается только в одну сторону, однажды поимев с ней дело, отделаться от нее почти невозможно. Она, в лице своих служителей, ничего не забывает и никому не прощает. У нее нет снисходительности, она все воспринимает всерьез и буквально (уж если ненавидит, то и дышит негодованием вместо воздуха), и особенно суровой и серьезной она становится, когда речь идет о местах под троном. И именно потому Симеон Бекбулатович на всю свою жизнь так и остался несчастным заложником царского титула.
Клады российской земли
В мире нет, наверное, другой такой страны, на огромном пространстве которой происходило бы столько войн, вражеских нашествий, смут, бунтов, внутренних неурядиц. И каждая возникавшая в России «нестабильность», опасная ситуация немедленно вызывали в людях желание как-нибудь подальше и понадежнее спрятать то, что могло быть отнято, сожжено или пропасть любым другим способом.
Идет эта традиция с самых древних времен и до нашего времени — старейшим российским кладом считается собрание каменных топоров и инструментов, которое было найдено в XIX веке в большом глиняном горшке в Подмосковье и которому семь тысяч лет, а самый последний еще не отыскан вообще. Возможно, его в этот момент как раз закапывают.
А если кладов много, то и кладоискателей в России не меньше. Нет в мире другой столь всепоглощающей страсти, как азарт поиска, тем более поиска результативного. С той самой секунды как за переплетением тонких и гибких сосновых корней, за осыпающимся желтым песком вдруг блеснул серебряным боком литой кувшин, и я понял — клад! — разом потеряли остроту для меня и рыбалка, и походы за грибами, и даже утиная охота, к которым был я до того особенно пристрастен. С тех пор минуло много времени, заполненного поисками и находками, работой над архивными документами, лазанием по покинутым домам, котлованам и траншеям, несколькими большими экспедициями и множеством малых, однодневных, и, естественно, тремя найденными полноценными кладами и великим множеством единичных, часто очень интересных находок.
Любой человек может представить себе, как это было. В каждой даже и не очень зажиточной семье за несколько лет скапливаются какие-то ценности. Дорогие семейные реликвии. Результаты профессиональной деятельности. Женские украшения — колечки, цепочки, сережки… В некоторые времена и мужчины от них не отставали, были у них и собственные украшения — как минимум перстеньки. Что-то досталось по наследству, что-то принесла в дом с приданым жена, что-то прикупилось само собой со временем. Имелись, конечно же, и накопления на «черный» день. Были эти накопления скорей всего в монетах или в чем-то подобном — размером поменьше, а ценой побольше. Стоял где-нибудь сундучок, или шкатулочка, или просто глиняный горшок. В Древней Руси деньги и ценности хранили часто в подголовниках — специально сделанных выемках с крышкой на возвышениях под подушкой. Из средневековых документов известно, например, что у «гостя» Гаврилы Фатеева, жившего в XVII веке в Москве, было «в подголовке денег пятьсот рублев, двести золотых, тридцать ефимков»… Нередко вместе с постройкой дома предусматривали особые тайнички для ларцов и сундучков. Кто-то скапливал поменьше, купец или служивый человек — побольше. Мало ли что случалось. Вдруг — пожар! Кочевники обложили город! Или вспыхнуло восстание! Или с войском идет на селение француз (поляк, немец, литва, татарин) и, по слухам, грабит и убивает. Или ходит по домам (квартирам) какая-нибудь власть и отбирает нажитое имущество — ей ведь всегда не хватает именно наших денег. В 1660 году Московию посетил австриец Августин Мейерберг. В своих записках впоследствии он замечал: «Деревенские жители, да и сами дворяне, живущие в своих деревнях и поместьях, обыкновенно зарывают свои нажитые деньги в лесах и полях, по обычаю заимствованному у предков».