Я высказал все это Березкину и добавил:
— Не исключено, что исчезнувший остров был последним пристанищем коссов. Во время подводного землетрясения он затонул, и с ним сгинуло все, что осталось от «земляных людей». Это, конечно, всего лишь гипотеза, но я уверен, что когда-нибудь она подтвердится. Впрочем, не так уж это важно — подтвердится она или нет. Тайны коссов, или «земляных людей», больше не существует. Они жили и они погибли. И сами они повинны в своей гибели. Когда-то люди мечтали стать свободными, как птицы. Но мечта эта — глубокое заблуждение: птицы покорны инстинкту и летят путями предков, а свобода человека — свобода мысли.
ЗАГАДКИ ХАИРХАНА
СЛОМАННЫЕ СТРЕЛЫ
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
прочитав которую, читатель убедится, что изобретение хроноскопа сделало нашу жизнь более чем беспокойной, а также узнает нечто о новейших спелеологических исследованиях и впервые услышит о Хаирхане
Вернувшись с Чукотки в Москву, мы с Березкиным сделали все от нас зависящее, чтобы не придавать широкой огласке результаты расследований. Вовсе не ложная скромность руководила нами — мы мечтали о планомерной научной работе, причем Березкин предполагал в первую очередь заняться усовершенствованием хроноскопа, а я — отчетом экспедиции. Отвлекаться от намеченных дел мы не могли, да и не хотели.
И все-таки сообщения о нашем докладе на Президиуме Академии попали и в газеты и в журналы.
Константин Александрович Сахаров, один из немногочисленных у нас энтузиастов пещерных исследований, зашел ко мне в феврале. Незадолго до того я прочитал в газете «Советский спорт», что в Москве наконец-то создан первый клуб спелеологов-туристов и что председателем этого клуба избран Сахаров…
Передо мной стоял высокий человек средних лет, сутуловатый, с широченными плечами, и я помню, что первым моим чувством, после того как он представился, было удивление. «Как это он, такой громоздкий, лазает по пещерам?» — подумал я. А потом мне стало неловко: я понимал, зачем он пришел ко мне, и знал, что вынужден буду отклонить очередную просьбу.
Сахаров сразу же заговорил о деле. Он сказал, что минувшим летом странствовал в верховьях Енисея и, в частности, провел рекогносцировочное обследование известнякового массива Хаирхан.
— Хаирхан? — переспросил я.
Сахаров кивнул.
— В переводе с тувинского это означает «медведь-хан» или «медведь-хозяин».
Но я переспросил Сахарова вовсе не потому, что не понял значения слова. В памяти моей воскресла первая экспедиция, в которой я участвовал много лет назад, семнадцатилетним мальчишкой. Я вспомнил Туву, Енисей, или Улуг-хем, как называют его местные жители, вспомнил Кызыл, Шагонар… И конечно же, перед мысленным взором моим возник Хаирхан. Отрезанный Енисеем от Куртушибинского хребта, он одиноко стоит на левом низменном берегу, иссеченный вихрями и ливнями, обнаженный, с горбатой зазубренной спиной, издали действительно похожий на гигантского лежащего медведя. Раньше мне всегда казалось, что Хаирхан все видит. Он видел, как я с рюкзаком и промывочным ковшом уходил в тайгу опробовать на золото реки, видел меня свалившимся от усталости с лошади и ползущим к юрте, видел, как хмурым октябрьским днем я, не раздеваясь, входил по горло в ледяной Енисей, чтобы провести вдоль утесов лошадей нашего маленького поискового отряда. Выходя из гор к Енисею, я всегда разыскивал знакомый профиль Хаирхана; если он был напротив — значит, от базы экспедиции в Шагонаре меня отделял всего день пути.
— Что же дала ваша рекогносцировка? — спросил я у Сахарова.
Очевидно, безразличный тон мне не удался, и Сахаров быстро вскинул на меня глаза.
— Вам что-нибудь рассказывали о Хаирхане? — в свою очередь спросил он.
— Я сам видел его.
Сахаров улыбнулся.
— И знаете, что там есть пещеры?
— Знаю. Вернее, слышал о них.
— А я побывал там. Вот и вся разница. — Сахаров снова улыбнулся. — К сожалению, мы сумели осмотреть только первый зал. Пещера же, судя по всему, очень большая. Будущим летом мы продолжим исследования. Думаю, что это приведет к любопытным открытиям.