— Хроноскоп! — усмехнулся я. — Как будто он может заменить человеческую голову! Но попытка — не пытка. Приносите ваши сокровища.
Сахаров повернулся к молодому историку. Оказалось, тот слышал наш разговор.
— Из фондов музея мы ничего не разрешаем выносить, — мрачно сказал он. — А хаирханские черепки уже занесены в инвентарные списки.
— То есть как в списки? — удивился Сахаров. — Разве не я вам привез их?
— Это не имеет значения. — Молодой историк поджал губы и отвернулся. — Мы ни для кого не делаем исключений…
Не дожидаясь окончания спора, я незаметно вышел из комнаты.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой хроноскоп вновь вступает в действие, но не разрешает наших сомнений, несмотря на усовершенствования, внесенные в его устройство Березкиным
Сахаров позвонил мне через неделю и радостно сообщил, что получил, наконец, свои черепки. Я поздравил его с успехом, и мы, не откладывая, поехали в институт к Березкину.
Стараясь не опережать событий, я до самого последнего момента ничего не рассказывал своему другу о глиняных черепках, а Сахарова заранее предупредил, что ждет нас, вероятно, весьма нелюбезный прием. К немалому моему удивлению, Березкин очень обрадовался нашему приходу.
Здесь я вынужден сделать небольшое отступление. Помните ли вы, с какими трудностями мы столкнулись, когда пытались расшифровать дневники Зальцмана, переписанные им в Краснодаре? На экране хроноскопа, независимо от занесенных в дневник событий, все время сидел и писал худой человек с острыми лопатками. Иначе говоря, хроноскоп умел восстанавливать лишь события, происходившие непосредственно в момент записи (так он восстановил сцену у поварни, когда Зальцман прятал тетрадь Черкешина). Но хроноскоп не обладал способностью истолковывать самый текст, выяснять, перебирая различные варианты, самую суть написанного и наглядно иллюстрировать ее.
Березкин же поставил перед собой цель добиться этого от хроноскопа. Разумеется, мы понимали, что многого достичь не удастся, что хроноскоп никогда не заменит мозг и не избавит нас от необходимости мыслить. Но вот вам конкретный пример. До усовершенствования хроноскоп мог рассказать нам лишь о том, как глиняный сосуд превратился в груду черепков. После же усовершенствования (мы на это надеялись) он должен был помочь нам расшифровать пиктограмму, как бы восстановить события, зафиксированные в ней неполно и неясно.
Березкин очень не любил распространяться о ходе своих изысканий, и поэтому, зная над чем он работает, я далеко не всегда представлял себе, в каком состоянии находятся его дела.
По счастливой случайности, Березкин решил, что настала пора экспериментировать, именно в тот день, когда Сахаров вновь стал обладателем хаирханских черепков.
Как ни велико было желание Березкина проверить новые способности хроноскопа, ученый одержал в душе моего друга верх над конструктором: решено было вести расследование по всем правилам, не забегая вперед.
Первое задание хроноскопу покажется неискушенному человеку очень наивным: мы хотели узнать, почему глиняный сосуд превратился в груду черепков. Очевидно, произошло это одним из трех способов: либо он развалился от времени, либо на него упал какой-нибудь тяжелый предмет, либо, наконец, его разбили люди; последний вариант допускал два толкования: люди могли разбить сосуд сразу же после того, как сделали его, или много лет спустя, когда он пришел в негодность. Сахаров (а он как раз и относился к числу «неискушенных») удивился нашему праздному, по его выражению, любопытству, но мы с Березкиным лишь понимающе улыбнулись друг другу.
Итак, хроноскоп получил задание выяснить, почему глиняный сосуд с пиктограммой превратился в груду обломков.
Ответ пришел тотчас: на экране возник силуэт человека, сидящего на скрещенных ногах; кто-то, не видимый на экране, осторожно поставил перед ним большой глиняный сосуд; а потом случилось неожиданное: сидевший на скрещенных ногах человек взмахнул каким-то тяжелым продолговатым предметом и ударил им по глиняному сосуду. Сосуд, разумеется, развалился.
Березкин уточнил задание, указав хроноскопу время действия. На этот раз вместо условной человеческой фигуры на экране появился длинноволосый бородатый мужчина, одетый в грубо выделанную звериную шкуру, а в продолговатом предмете, который он обрушил на сосуд, мы без труда узнали орудие макролитического типа — нечто похожее на каменный топор.
Сахаров совсем не напоминал тех восторженных зрителей, с какими нам до сих пор приходилось иметь дело. Он ничуть не растрогался, увидев, как неведомый воин расправился с глиняным сосудом. В голосе Сахарова слышались откровенно скептические нотки, когда он попросил нас истолковать эпизод.