«Святая Анна» не пришла во Владивосток ни в 1913-м, ни в последующие годы. Она вообще не пришла никуда, а бесследно исчезла во льдах Центральной Арктики, оказавшись вовлеченной в длительный вынужденный дрейф. Шхуну унесло вдоль западных берегов Ямала далеко на север, в высокие широты. Миновали почти два года ледового плена, и в апреле 1914 г., когда судно находилось за восемьдесят третьей параллелью, одиннадцать членов ее экипажа во главе со штурманом Валерианом Ивановичем Альбановым покинули ее, надеясь добраться до ближайшего берега, до Земли Франца-Иосифа.
До этого архипелага дошли всего несколько человек, и лишь двоим, самому Альбанову и матросу Александру Конраду, посчастливилось спастись: их совершенно случайно обнаружили на одном из островков участники другой русской экспедиции под командованием Георгия Седова (уже погибшего к тому времени при безуспешной попытке штурмовать Северный полюс). Альбанов и Конрад доставили на Большую землю судовые документы «Святой Анны», а через несколько лет штурман выпустил книгу-дневник, где ярко и правдиво поведал обо всем, что пережили они за два года дрейфа и пешего перехода по дрейфующим льдам (книга не раз переиздавалась под разными названиями). Из этого "произведения и можно узнать все о Ерминии Жданко, вплоть до того момента, когда группа Альбанова покинула шхуну.
На протяжении рейса, растянувшегося минимум до весны 1914 г., а скорее всего, до 1915 г., ибо непосредственных угроз для судна в то время не наблюдалось, «наша барышня», как ласково называли ее моряки, неизменно оставалась самым добрым, самым преданным общему делу членом экипажа/самым верным товарищем каждому матросу. Заболевали, сдавали наиболее сильные мужчины, капризничали, ссорились, швыряли в сердцах тарелки с супом чуть ли не в голову «обидчику», выкрикивали непристойности, ввязывались в драки... А она терпела.
Страдая от болезней, былых и «благоприобретенных» в плавании и дрейфе, ощущая на себе, юной нежной горожанке, всю силу и власть северной стихии (а она пережила две, не исключено даже — три зимовки во льдах), Ерминия Жданко врачевала и утешала, успокаивала и возрождала к жизни павших духом, о чем обстоятельно повествует книга Альбанова. Своим долготерпением и надеждой на благополучный исход экспедиции она ежедневно, ежеминутно несла облегчение всем остальным.
Была ли на борту «Святой Анны» «полярная любовь»? Некоторые современные авторы, рассказывающие о той драматической экспедиции, приводят слова, якобы произнесенные матросом Конрадом много лет спустя после его возвращения на Большую землю: «Все из-за бабы получилось...» Однако сама эта фраза находится в прямом противоречии с тем, что мы знаем о девушке, в том числе и от штурмана Альбанова. Могли ли возникнуть лирические отношения на борту арктического судна? Конечно, могли, ничего противоестественного в том нет. Но некоторые азартные повествователи говорят«об этом, как о свершившемся факте, вот только никак не могут договориться между собою о конкретном объекте девичьей любви!
«Она, несомненно, влюбилась в Брусилова, и он отвечал ей взаимностью»,— твердят одни. «Нет, не скажите,— включаются в разговор другие,— посмотрите на фотографию Альбанова, могла ли такая пылкая натура, как Ерминия, устоять перед обаянием штурмана?» Но ни в письмах с борта «Святой Анны» (будь то письма Брусилова или Жданко), ни в книге Альбанова не содержится никаких намёков на то, будто на шхуне возник традиционный «треугольник», приведший в итоге к размолвке между командиром и штурманом.
О самом конфликте достаточно откровенно и убедительно рассказано Альбановым. «Я уходил с судна вследствие возникшего между мною и Брусиловым несогласия... Сейчас, когда я спокойно могу оглянуться назад и беспристрастно анализировать наши отношения, мне представляется, что в то время мы оба были нервнобольными людьми... Из разных мелочей, неизбежных при долгом совместном житье в тяжелых условиях, создавалась мало-помалу уже крупная преграда между нами. Терпеливо разобрать эту преграду путем объяснений, выяснить и устранить недочеты нашей жизни у нас не хватило ни решимости, ни хладнокровия, и недовольство все накоплялось и накоплялось».