Повсюду среди джунглей встречались массивные каменные изваяния. Одни из них стояли вертикально, другие рухнули или были разбиты. Их поверхность покрывала рельефная резьба, изображавшая людей и животных или фантастические фигуры в образе получеловека-полузверя. Пирамидальные постройки, когда-то гордо возвышавшиеся своими белоснежными гребнями над вершинами деревьев, теперь едва угадывались под густым покровом растений. Этот таинственный город в древности был, очевидно, крупным и важным центром, местом рождения высоких культурных достижений, совершенно неизвестных науке.
Но время торопило исследователей. Преодолев серьезные естественные препятствия, они сумели бегло осмотреть обнаруженные ими здания и монументы и постарались возможно точнее зарисовать и нанести на карту важнейшие из них. Этого было явно недостаточно для сколько-нибудь широких исторических выводов.
Вот почему, покидая город, Франц Блом вынужден был написать в своем дневнике: «Ла-Вента, бесспорно, весьма загадочный памятник, где необходимы значительные исследования, с тем чтобы наверняка узнать, к какому времени относится это городище».
Но не прошло и нескольких месяцев, как эта мысль, делающая честь любому серьезному ученому, была начисто забыта. Блом не смог устоять перед очарованием изящной архитектуры и скульптуры заброшенных городов древних майя. Отбросив все мучившие его сомнения, он заключает в своем обширном труде «Племена и храмы», вышедшем в 1926 г.: «В Ла-Венте мы нашли большое число крупных каменных изваяний и по меньшей мере одну высокую пирамиду. Некоторые черты этих изваяний напоминают скульптуру из области Тустлы, другие демонстрируют сильное влияние со стороны майя… Именно на этом основании мы склонны приписать руины Ла-Венты культуре майя».
Так по иронии судьбы самый яркий ольмекский памятник, давший впоследствии название этой древней цивилизации, неожиданно оказался в списке городов совершенно иной культуры — майя.
История знает немало примеров того, как пустяковое на первый взгляд событие круто меняло весь ход дальнейшего развития человеческого общества. Нечто подобное случилось и в ольмекологии, когда Блом и его друзья совершили не слишком утомительный поход к вершине потухшего вулкана Сан-Мартин, где, по слухам, с незапамятных времен стояла статуя какого-то языческого божества. Слух подтвердился. На высоте 1211 метров, близ самой макушки горы, ученые нашли каменного идола. Идол сидел на корточках и держал в обеих руках какой-то длинный брусок. Тело его было наклонено вперед. Лицо сильно повреждено. Общая высота изваяния — 1,35 метра.
Лишь много лет спустя знатоки мексиканской археологии разберутся наконец в истинном значении всего случившегося и громко нарекут идола из Сан-Мартина «Розеттским камнем культуры ольмеков».
Рождение гипотезы
Между тем в частных коллекциях и музейных собраниях многих стран Европы и Америки в результате непрерывных грабительских раскопок появлялось все больше загадочных изделий из драгоценного нефрита. Спрос на них был велик. И грабители собирали в горах и джунглях Мексики обильную жатву, безжалостно уничтожая при этом бесценные сокровища древней культуры.
Причудливые статуэтки людей-ягуаров и ягуаров-людей, звероподобные маски богов, пухлые карлики, голые уродцы со странно удлиненными головами, огромные топоры-кельты с затейливыми резными узорами, изящные нефритовые украшения — все эти предметы несли на себе явный отпечаток глубокого внутреннего родства — несомненное доказательство общего происхождения. И тем не менее их долго не удавалось связать ни с одной из известных тогда доколумбовых цивилизаций Нового Света.
В 1929 г. Маршалл Савий, директор Музея американских индейцев в Нью-Йорке, обратил внимание на группу странных ритуальных топоров-кельтов. Все они были сделаны из прекрасно отполированного голубовато-зеленого нефрита, а их поверхность украшали резные узоры, маски людей и богов. Их общее сходство не вызывало никаких сомнений. Но откуда, из какой части Мексики или Центральной Америки происходили эти замечательные предметы? Кто и когда их создал? С какой целью?
И здесь Савий вспомнил, что похожие по стилю изображения встречаются не только на нефритовых топорах, но и на головном уборе каменного идола с вершины вулкана Сан-Мартин. Сходство между ними даже в мельчайших деталях было настолько велико, что и непосвященному стало ясно: все упомянутые изделия — плоды усилий одного и того же народа.
Цепь доказательств сомкнулась. Тяжелый базальтовый монумент не перетащить на сотни километров. Следовательно, центр этого странного и во многом еще непонятного древнего искусства находился где-то в районе вулкана Сан-Мартин, т. е. в Веракрусе, на побережье Мексиканского залива.
Человека, которому суждено было сделать решающий шаг в том направлении, скорее угаданному, чем увиденному Савием, звали Джордж Клапп Вайян. Один из лучших выпускников Гарвардского университета, он мог рассчитывать на самую блестящую научную карьеру и буквально в считаные годы занять место преуспевающего профессора. Но случилось непредвиденное. Будучи первокурсником, Вайян раз и навсегда определил свои планы на будущее, отправившись в 1919 г. в Мексику вместе с археологической экспедицией. Археология стала для него второй жизнью. В долине Мехико вряд ли остался хоть один мало-мальски интересный памятник старины, где бы не побывал этот энергичный американец. Его общий вклад в мексиканскую археологию трудно переоценить, и ольмеки не стали исключением. Именно Вайяну обязаны мы рождением одной остроумной гипотезы.
В 1909 г. при строительстве плотины в Некаше (штаг Пуэбла, Мексика) один американский инженер случайно нашел в разрушенной древней пирамиде нефритовую статуэтку сидящего ягуара. Интересный предмет привлек внимание ученых и вскоре был куплен Музеем естественной истории в Нью-Йорке. Именно эта нефритовая фигурка позднее послужила Вайяну своего рода отправной точкой в его рассуждениях о загадках культуры ольмеков.
«Пластически, — писал он, — этот ягуар относится к группе скульптур, демонстрирующих одни и те же черты — оскаленная пасть, увенчанная выше плоским приплюснутым носом и раскосыми глазами. Часто голова у таких фигур имеет сзади выемку или зарубку. Большой нефритовый топор, выставленный в Мексиканском зале музея, тоже относится к данному типу изображений. Географически все эти нефритовые изделия концентрируются в Южном Веракрусе, Южной Пуэбле и на севере Оахаки. Столь же очевидную связь с названной группой предметов демонстрируют и так называемые «младенческие» скульптуры из Южной Мексики, сочетающие в себе черты ребенка и ягуара».
Сопоставив все известные факты, Вайян решил действовать методом исключения. Он хорошо знал, как выглядит материальная культура большинства древних народов, населявших когда-то Мексику. Ни один из них не имел ничего общего с создателями стиля изящных нефритовых статуэток. И тогда ученый вспомнил слова древней легенды об ольмеках — «жителях страны каучука»: область распространения нефритовых статуэток ребенка-ягуара полностью совпадала с предполагаемым местом обитания ольмеков — южным побережьем Мексиканского залива.